– Ты о чем? У тебя уже навязчивая идея.

– Не следует убегать от своих навязчивых идей, их надо полностью принимать и затем использовать по максимуму. Особенно дамам пишущим.

– Я уже не понимаю тебя.

– Ха! Люди говорят не для того, чтобы поделиться мыслями. Они говорят, чтобы мысли эти скрыть.

– Люба, я за тебя уже просто боюсь.

10

10

В карьере писательницы L было много разных эпизодов, которые ей хотелось забыть. В карьере и в личной жизни. Короткий, но бурный сексуальный опыт, порой позорный и унизительный, и связанные с ним любовные истории хотелось забыть. Наверное, потому, что каждый раз это была какая-то роль, которую ей приходилось играть. А может, это каким-то образом было связано с женской анатомией? – спрашивала себя Люба. В конце концов, мужчина видит себя. А женщина?.. Загадка женщины, ее укрытая от посторонних глаз мистификация. Женщина не видит себя – она ощущает себя. Поэтому каждый новый мужчина, ребенок, работа – это новая роль, новая женщина, новое воплощение.

Был короткий период, когда она работала в конторе, изготавливающей памятники для надгробий. Приезжая по утрам в деревянный домик на VFW Parkway, пытаясь расчистить вечную, неистребимую пыль, въевшуюся в стены, пол, столы, компьютеры, бухгалтерские книги, она много думала о своей роли женщины, матери, жены, работницы, приносящей доход в семейный бюджет. Роль подсобной работницы, на которую падал дополнительный груз в минуты семейных перегрузок и перемен. Почему-то статуи за грязным стеклом и гранитные надгробия наводили начитанную L на литературно-философский образ мыслей. В голову приходили Эмма Бовари, Анна Каренина и булгаковская Маргарита. С кого именно надо было брать пример? Ну не с Зои же Космодемьянской.

– Подавляющее большинство литературных примеров женщин, с которыми мы можем себя сравнивать, описаны мужчинами, – сказала, продолжая разговор, Люба.

– Хорошая мысль, – отозвалась Нина. – Тебя однополый секс натолкнул на подобные размышления?

– Ты подумай, если бы мы создавали такой образ, что бы мы с тобой написали? Все их проблемы какие-то упрощенные, с моей точки зрения. Единственная полнокровная женщина в истории литературы – это Джейн Эйр.

– Ты даешь, мать! Это ж викторианская тетка, по самую макушку набитая мистикой и религией.

– И что? Мужчина не способен написать о женщине так, как он описал бы мужчину. Сплошная жалость, неприятие, неполноценность и непонимание.

– Ты теперь феминистка?

– Нет. Я была феминисткой. Когда меня в юности клали на гинекологическое кресло, засовывали мне в… ну ты понимаешь… – Любе трудно произнести это лаконичное слово, – засовывали мне внутрь холодный расширитель – туда, в самое нутро. Здесь, по крайней мере, его подогревают теплой водичкой, предупреждают и заранее извиняются за дискомфорт. Тогда я, да, была феминисткой, но об этом не знала. А теперь уже нет, теперь я не феминистка.