— Не выходила и не выхожу, вот только сюда, поговорить с Александрой Владимировной, поесть крошек из ее рук. А Небо я видела всего один раз в жизни во сне, когда спала в своем подпольном гнездышке.

— И ты видела, маленькая мышь, Небо в алмазах?

— Я видела Небо в звездах любви. И Небо разговаривало со мной, и я разговаривала с Небом.

— О чем, мышка?

— Я тогда во сне горько плакала, а потом открыла глаза и увидела над собой Небо. «Знаю я, о чем ты плачешь, мышка, — сказало Небо. — Ты плачешь о двух своих последних мышатах, которые нечаянно упали в помойное ведро и утонули. И ты плачешь о комочке пчелиного прополиса, до которого тебе хотелось добраться, но серый кусочек лежал в закрытой стеклянной баночке. Однако не плачь больше, мышка. Мышата у тебя еще будут, другие, а прополис тебе вовсе не нужен. Ты не стала бы его есть. Лучше посмотри, как я сейчас раскрою свои крылья». И Небо раскрыло все свои четыре крыла, и от этого оно стало еще шире, и звезд на нем стало еще больше. Я заплакала от счастья, какого никогда в своей жизни не испытывала. Я каждую минуту этой жизни прожила, боясь, я боялась всего на свете и сверх этого еще чего-то, но уже из другого света. Каждую секунду жизни я дрожала от страха, — а тогда, когда распахнулись надо мной все четыре крыла с четырех сторон Неба, света звезд стало в четыре раз больше. Я проснулась и сразу перестала дрожать, и поняла, что ничего мне не надо бояться. И поняла, что я такая же звезда, как и каждая из этих алмазных звезд на небе, хотя и прожила всю жизнь в темном погребе под домом, и Небо видела всего один раз в жизни, и то во сне. И я тогда сложила лапки вот так вот на груди, подняла глаза вверх, где должно было быть Небо, и сказала: «Как мне хорошо жить мою мышиную жизнь в погребе, словно звездам их звездную жизнь на Небе. Как хорошо хотя бы один раз увидеть небо в звездах, а потом умереть, зная, что умираешь среди родных звездочек, под их яркое пенье-щебетанье».

— Но знай, мышка, ты не могла бы умереть, если бы и захотела, потому что у тебя была душа, как и у каждой звезды, как у Неба, как у Иисуса, как у меня, как у нехристианки Александры Владимировны — и всякая душа, успевшая сделать хотя бы один Глоток Небесной Любви, уже не познает смерти и пролетит мимо нее, словно бабочка мимо растянутой в воздухе паутины, — проговорил Андрей Первозванный, задумчиво и ласково поглядывая сверху вниз на седую старуху, сидевшую на полу, и рядом с нею замершую серую мышь. — Все было сотворено живым — и звезды, и мыши, и человеки, и все безсмертно, а потому и весело, и безначально, и безконечно.