Спи. Спи. Спи… Так легче. Так проще сбежать от реальности.

Ночь в музее

Ночь в музее

Похищена из Национального музея Швеции в декабре 2000 года.

: картина была обнаружена полицией в одном из наркопритонов в мешке с марихуаной. Возвращена в музей.

Мне снилось, что я не могу дышать. Во сне я мечтала о воздухе, плакала и смеялась. Во сне я боялась, что на меня вновь наденут кислородную маску и вставят в горло какие-то трубки. Мне не хотелось проходить через это снова. Надо мной стоял врач, который приближал к моим глазам прозрачную часть вырезанного человеческого лица, а я пыталась поднять руки вверх и отгородиться от мрака. Если маска коснется кожи, носа и губ, если эта маска дотронется до веснушек – я умру. Я просто умру. Как же вы этого не понимаете? Я не могла пошевелить пальцами, я провоцировала их, мысленно кричала, негодовала, злилась, брыкалась, отчаивалась и погибала. Я знала, что воздух мне просто необходим, что без него мне не выстоять, не выбраться, что небо поглотит меня, сотрет в порошок и превратит в лишнего игрока на бесконечно синем горизонте смерти. В бесформенное облачко и бестелесное создание. Но я была против масок, трубок и дренажей. Сдаваясь и не сдаваясь. Сдаваясь и не сдаваясь. Сдаваясь и не сдаваясь. Во сне я плакала и прощалась. И мне было больно. Я видела любимого мужчину. Так близко… Он целовал мои пальцы. Хаотично. Произвольно. Трепетно. Мизинец. Безымянный. Указательный. Мне хотелось дотянуться до его губ, но это было еще сложнее, чем преодолеть препятствия в игре «Супер-Марио». Мое детство… Оно умерло так же быстро, как и герой Марио. Не успело опомниться, как рухнуло в пропасть. Я не могу дышать. И от этого мне и не хорошо, и не плохо. Его лицо… Ваше лицо… Глаза, которые напоминают ледяную, бьющую в колокола зиму. Глаза, которые изредка оттаивают, превращаясь в невыносимый ноябрь… с его дождями, ветрами, опавшими листьями и личным эшафотом. Его глаза. Моя Женева. Та девушка-официантка с черными-черными волосами… Она рекомендовала мне стейк… Конечно, средней прожарки… А я смотрю на мужчину за соседним столиком и фантазирую. Я смотрю на вас…

Конечно, жизнь будет идти своим чередом, как ни в чем не бывало: я буду зашнуровывать красочные кроссовки, выходить из подъезда на ежедневные пробежки и по вечерам писать веселые посты в фейсбуке. Веселые, а может быть, и не очень. Кто-то будет менять мне зимнюю резину на летнюю, кто-то подложит подушку под мою голову, когда я усну на диване с книгой Джойса, Борхеса или Керуака, кто-то попросит покрестить чужого ребенка и пригласит на чужую свадьбу. Кто-то, а может быть, и никто. Но все это не столь уж важно, потому что однажды, каким-нибудь декабрем, а может быть, январем, заказывая сочный стейк в одном из ресторанов мира, я не смогу ответить молодому или пожилому официанту, когда он задаст элементарный вопрос касательно степени прожарки то ли аргентинской, то ли австралийской говядины. Не смогу, потому что засмотрюсь на падающий за окном снег и высокую мужскую фигуру, промелькнувшую тень, силуэт – и все это напомнит мне вас. И без «может быть». Без «может быть» глаза заблестят от слез, и я вернусь на сказочный остров без имени, где не существует зимы и не летают в воздухе белоснежные хлопья. В нос резко ударит запах свободы с примесью Картье, сердце забудет, что должно перекачивать кровь, а официант повторит свой вопрос по поводу прожарки дурацкого куска мяса. И тогда я пойму, что мне абсолютно плевать, будет мой стейк сырым либо повар вообще сожжет его ко всем чертям. Плевать, потому что в каждом аэропорту, терминале и магазине беспошлинной торговли, одна или с компанией, спеша на рейс или не очень, я ищу вас. Или человека, похожего на вас. А жизнь, да… Она идет своим чередом. Красный, желтый, зеленый. Но в конце всегда красный. И татуировка на левом предплечье.