Ради Рашель она должна быть сильной.

– Ее нужно похоронить, – как можно нежнее сказала Вианна.

– Она боится темноты.

– Там с нею будет моя мама. И твоя. А тебе с Ари надо спрятаться в погребе. О Саре я позабочусь.

– Как?

Вианна понимала, что Рашель спрашивает не о том, как прятаться в сарае, – спрашивает, как жить после такого, как спасти одного ребенка, потеряв другого, как продолжать существовать, прошептав «прощай».

– Я не могу ее оставить.

– Ты должна. Ради Ари.

Рашель, прерывисто всхлипывая, наклонилась к дочери, прильнула к холодной щеке:

– Я всегда буду любить тебя.

Вианна помогла подруге подняться на ноги, обняла Ари, прижала его к себе так крепко, что малыш опять расплакался.

Женщины добрели до сарая.

– Я приду за вами, когда все уляжется, – сказала Вианна.

– Уляжется… – глухо повторила Рашель, не отводя взгляда от раскрытой двери сарая.

Вианна деловито отодвинула машину, подняла люк:

– Там внизу есть лампа. И немножко еды.

С сыном на руках Рашель спустилась в погреб. Вианна прикрыла люк, вернула автомобиль на место и пошла к зарослям сирени, которую ее мать сажала еще тридцать лет назад. С тех пор сирень разрослась в настоящую рощу. А под ней, почти незаметные в буйной летней зелени, – три маленьких белых креста. Два – для младенцев, которых она не смогла выносить, и один – для сына, который прожил меньше недели.

Рашель была рядом с ней в те страшные дни, когда хоронили ее мальчиков. А теперь Вианне придется хоронить дочь своей лучшей подруги. Лучшую подругу своей дочери. Какой же всемилостивый Бог мог допустить такое?

Двадцать три

Двадцать три