– Не говори в прошедшем времени.
– Но я и есть в прошедшем времени. Девушка, которой я была…
– Она никуда не делась, Изабель. Она была больна, с ней дурно обращались, но она не исчезла. У этой девушки было сердце льва.
– Вот теперь и ты говоришь в прошедшем времени.
Изабель не помнила ту девушку, что очертя голову бросилась в Сопротивление. Девушку, которая безрассудно привела английского пилота в дом своего отца, а потом по глупости еще одного приволокла в сарай сестры. Девушку, которая ходила пешком через Пиренеи, которая умудрилась влюбиться в толпе беженцев, спасающихся из оккупированного Парижа.
– А мы таки сделали это, – ухмыльнулась Мишлин.
В последние несколько недель Изабель часто слышала эти слова.
Но что дальше? Она никогда не сможет стать прежней.
Помахав в последний раз Мишлин, она забралась в машину Красного Креста.
В поезде она старалась не замечать взглядов, старалась сидеть прямо, но тщетно. И наконец обмякла, привалилась к стенке, прижалась головой к стеклу.
Закрыла глаза и тотчас провалилась в сон, в лихорадочные видения – где громыхали товарные вагоны, набитые людьми, кричали дети, матери отчаянно пытались их утешить… Потом дверь вагона откатывалась в сторону, снаружи ждали солдаты с собаками…
Изабель вздрогнула, проснувшись. Не сразу сообразила, что она в безопасности. Потрогала лоб – температура опять поднялась.
Через два часа поезд прибыл в Карриво.
Изабель с трудом выбралась на платформу. Ее скрутил яростный кашель. Согнувшись, она задыхалась, хрипела, давилась кровью. Когда же смогла дышать, то ощутила невыразимую пустоту. Пустая и старая.
В конце платформы стояла сестра. Беременная, уже на последних неделях, в выцветшем летнем платье. Соломенные волосы крупными волнами ложились на плечи. Она напряженно вглядывалась в пассажиров, взгляд ее скользнул по Изабель, не задержавшись.
Изабель подняла костлявую руку.