Силла долго смотрела на эту фотографию.

— До этого мы были прекрасной семьей, — произнесла она. — До этого мы были счастливы.

— До чего? — спросил Гэхаловуд.

Она взглянула на него так, словно ответ разумелся сам собой.

— До того, как на него напали.

— Напали? — повторил Гэхаловуд. — Я не в курсе.

Силла положила рядом две фотографии брата.

— Это произошло осенью, после нашего отпуска в Йосемити. Посмотрите на это фото… Посмотрите, какой он был красивый. Знаете, Лютер был особенный. Он любил искусство, у него был настоящий художественный дар. Он окончил школу, его только что приняли в академию изящных искусств в Портленде. Все говорили, что он может стать очень большим художником, что у него талант. Он был счастливый мальчик. Но тогда как раз начиналась война во Вьетнаме, и ему надо было идти в армию. Его только что призвали. Он говорил, что, когда вернется, станет заниматься искусством и женится. У него уже была невеста. Ее звали Элеонора Смит. Девушка из его школы. Я вам говорю, он был счастливый мальчик. Вплоть до этого вечера в сентябре шестьдесят четвертого.

— Что произошло в тот вечер?

— Вы когда-нибудь слышали о банде филдголов,[4] сержант?

— Банде филдголов? Нет, никогда.

— Это прозвище, которое полиция дала группе подонков, орудовавших в то время в нашем районе.

Сентябрь 1964 года

Было около десяти часов вечера. Лютер провел вечер у Элеоноры и возвращался к родителям пешком. Завтра он должен был отправиться на сборный пункт. Они с Элеонорой только что решили, что, как только он вернется, они поженятся: поклялись друг другу хранить верность и в первый раз занимались любовью на узенькой детской кровати Элеоноры, пока ее мать на кухне пекла им печенье.

Лютер ушел не сразу, он еще несколько раз возвращался к дому Смитов. В свете фонарей он видел Элеонору — она, плача, стояла на крыльце и махала ему рукой. Теперь он шел по Линкольн-роуд. Улица в этот час была безлюдна и плохо освещена, зато вела к его дому кратчайшим путем. Идти оставалось три мили. Его обогнала машина, и лучи фар выхватили большой отрезок улицы впереди. Немного погодя сзади появилась вторая машина, ехавшая на большой скорости. Из ее окна раздались вопли: пассажиры, явно на взводе, решили его попугать. Лютер не реагировал, и машина, проехав несколько десятков метров, резко затормозила посреди дороги. Он продолжал идти — что ему еще оставалось делать? Он поравнялся с машиной, и тот, что был за рулем, спросил его:

— Эй ты! Местный?

— Да, — ответил Лютер, и ему плеснули пивом в лицо.

— Баран деревенский! — заорал тот, что был за рулем. — Мэн — родина баранов!