Один ее голос врачевал мои раны. Разговаривая с ней, я чувствовал себя сильнее и крепче.

– Марки, мне бы так хотелось быть с тобой рядом.

– Знаю.

– Как Гиллель и твой дядя?

– Не очень. Ты отца видела? Он говорил про нашу стычку?

– Не волнуйся, Марки, он прекрасно все понимает. В такие минуты у всех нервы на пределе.

– Он не мог кувыркаться с кем-нибудь другим, а не с моей тетей?

– Марки, он говорит, они с ней были просто друзья.

– Вуди сказал, что там стол был накрыт на святого Валентина.

– Анита хотела с ним поговорить о чем-то очень важном. Это касалось твоего дяди… Ты сколько еще пробудешь в Балтиморе? Мне тебя не хватает…

– Не знаю. До конца недели точно. Мне тебя тоже не хватает.

В доме царил странный покой. Призрак тети Аниты бродил среди нас. Нереальность ситуации была сильнее печали. Мария бессмысленно суетилась, я слышал, как она пеняла себе (“Миссис Гольдман велела тебе постирать занавески”, “Миссис Гольдман была бы тобой недовольна”). Гиллель все время молчал. Большую часть дня он сидел у себя в комнате и глядел в окно. В конце концов я вытащил его пройтись в “Дейри-Шек”. Мы взяли молочные коктейли и выпили прямо у стойки. Потом пошли обратно к дому Балтиморов. Сворачивая на Уиллоуик-роуд, Гиллель сказал:

– Это все отчасти по моей вине.

– Что – все? – спросил я.

– Мамина смерть.

– Не надо так говорить… Это несчастный случай. Чертов несчастный случай.

Но он продолжал:

– Все из-за Банды Гольдманов.

Я не понял, что он имеет в виду.

– Знаешь, по-моему, нам надо попытаться друг друга поддерживать. Вуди тоже не в порядке.