– Пусть Сол рассказывает, если хочет.

– Вы его любовница?

– Нет. Мы с ним просто однажды поужинали. Но ничего не было. А теперь у него умерла жена, и меня считают шлюхой по вызову.

Я чем дальше, тем меньше понимал, что происходит. Одно было ясно: Сол что-то скрывает. Я не знал, что произошло между Вуди и Гиллелем, не знал, что произошло между дядей Солом и тетей Анитой. И теперь, спустя неделю после похорон тети Аниты, уезжал из Балтимора, так и не получив ответа на свои вопросы. Наутро в день моего отъезда дядя Сол проводил меня до машины.

– Все будет хорошо, правда? – спросил я, крепко обнимая его.

– Все будет хорошо.

Я разжал руки, но он удержал меня за плечи и сказал:

– Марки, я сделал одну нехорошую вещь. Поэтому твоя тетя и ушла.

Выехав из Оук-Парка, оставив позади дядю Сола и Марию, последних обитателей дома моих самых прекрасных детских грез, я надолго задержался на кладбище Форрест-Лейн. Не знаю зачем: то ли хотел побыть с ней рядом, то ли надеялся встретить там Вуди.

Потом я выехал на шоссе и покатил в Монклер. На нашей улице мне стало хорошо. Замок Балтиморов рухнул, зато маленький, но прочный домик Монклеров гордо стоял на своем месте.

Я позвонил Александре и сказал, что приехал. Через час она уже была у моих родителей. Позвонила в дверь, я открыл. И, увидев ее, почувствовал такое облегчение, что все эмоции, которые я сдерживал в последние дни, вырвались наружу, и я разрыдался.

– Марки… – сказала Александра, обнимая меня. – Бедный мой Марки.

38

Нью-Йорк,

лето 2011 года

События, связанные со смертью тети Аниты, отозвались эхом девять лет спустя, в августе 2011 года, когда дядя Сол позвонил мне и попросил съездить посмотреть, как снимают его имя со стадиона университета Мэдисона.