– А у тебя в кабинете совсем неплохо, – заявил Гиллель, развалившись в кресле.

– А у твоих родителей хорошо, – подхватил Вуди. – Почему мы раньше здесь не бывали?

– Не знаю. И правда… Надо было вам приехать.

Я показывал им наш квартал, мы ходили по Монклеру. Они говорили, что тут красиво. Наша троица вновь была вместе, и я был невероятно счастлив. А потом мы возвращались в кабинет, и я писал дальше.

Все прекращалось, когда в дверь заглядывал отец:

– Маркус, два часа ночи… Ты все еще работаешь?

Они исчезали в щелях паркета, как перепуганные мыши.

– Да, скоро пойду спать.

– Я не хотел тебе мешать. Просто увидел свет и… Все в порядке?

– Все в порядке.

– Мне послышались какие-то голоса…

– Да нет, это, наверно, музыка.

– Наверно.

Он подходил и целовал меня:

– Спокойной ночи, сынок. Горжусь тобой.

– Спасибо, па. И тебе спокойной ночи.

Дверь за ним закрывалась. Но их здесь уже не было. Уходили. Они были нездешние.

* * *

С января по ноябрь 2005 года я без перерыва писал в своем кабинете в Монклере. И каждые выходные ездил в Балтимор проведать дядю Сола.

Из всех Гольдманов только я виделся с ним постоянно. Бабушка говорила, что это выше ее сил. Мои родители пару раз съездили к нему, но, по-моему, им было тяжело смириться с тем, что случилось. К тому же смотреть на дядю Сола, превратившегося в тень самого себя, никуда не выходившего из “Марриотта”, было невыносимо.