– Ты продал дом в Оук-Парке?

Он печально посмотрел на меня:

– Ничего я не продавал, Марки.

– Но туда въезжает какое-то семейство, и они говорят, что купили дом.

Он повторил:

– Я ничего не продавал. Банк наложил на дом арест.

Я был совершенно оглоушен.

– А мебель?

– Я все вывез, Марки.

До кучи он сообщил, что сейчас продает дом в Хэмптонах, чтобы было на что жить, а скоро избавится и от “Буэнависты”. На вырученные деньги он собирался начать новую жизнь и купить где-нибудь новый дом. Я не верил своим ушам:

– Ты уезжаешь из Балтимора?

– Мне здесь нечего больше делать.

От былого величия Гольдманов-из-Балтимора скоро не останется ничего. Моим единственным ответом жизни была моя книга.

Сидя в своем кабинете в Монклере, я мог вечно воскрешать счастье Балтиморов. Мне даже не хотелось выходить из комнаты, а если действительно возникала нужда отлучиться, меня с еще большей силой тянуло назад, к ним.

Возвращаясь в Балтимор, в “Марриотт”, я отвлекал дядю Сола от телевизора тем, что рассказывал про свою будущую книгу. Его она страшно интересовала, он все время о ней заговаривал, спрашивал, как движется дело и нельзя ли ему поскорей прочесть из нее кусочек.

– Про что твой роман? – спрашивал он.

– Про трех кузенов.

– Про трех кузенов Гольдманов?

– Про трех кузенов Гольдштейнов, – поправлял я.

В книгах те, кого больше нет, встречаются снова и обнимают друг друга.