Я оглянулась на кофейню и увидела, что мать с тощим лицом все так же тарахтит по телефону, мамаши увлеченно болтают между собой, а маленькая девочка у меня в руках пахнет сахаром и, кажется, чуть-чуть сигаретами. Маленькая пухлая ручка доверчиво лежала у меня на плече.

А я шла. Шла себе и шла с ней.

Я ни о чем не думала. Уж тем более не вынашивала планов перекрасить ее в блондинку, увезти в Северную территорию, поселиться в трейлере на морском берегу, где мы с ней загорим до шоколадно-коричневого цвета, будем есть морепродукты и свежие фрукты, я буду сама давать ей уроки и тому подобное…

Нет, конечно! Ни о чем таком я не думала.

Я просто шла.

Девочка смеялась, как будто мы с ней играли в игру. Если бы она заплакала, я бы тут же повернула назад, но она радостно смеялась. Я нравилась ей. Может быть, она так благодарила меня за то, что я спасла ей жизнь.

А потом за спиной у меня послышался топот, та женщина с худым лицом схватила меня за плечо с криком «Эй!», черты ее исказились от страха, ногти царапали мне кожу, она вырывала девочку у меня из рук, та начала плакать, потому что испугалась, а мать повторяла: «Все хорошо, моя маленькая, все хорошо» — и смотрела на меня с отвращением.

Стыд и позор!

Некоторые мамаши вышли из кофейни и стояли поодаль молча, поддерживая руками головы своих младенцев и уставившись на меня, как будто я устроила аварию. Владелец магазина — кажется, по имени Дино — тоже вышел посмотреть, что стряслось. Из-за прилавка мне всегда была видна только его верхняя часть. Он оказался меньше ростом, чем я ожидала. Это был настоящий сюрприз: все равно что увидеть диктора в полный рост. Тогда я единственный раз видела его серьезным. Он из тех, кому палец покажи — и на лице сразу же расплывается улыбка.

Ну вот, все они смотрели и что-то думали. Я чувствовала себя так, будто истекаю кровью на публике. В голове мутилось.

Я совершенно ясно, физически чувствовала, что схожу с ума. Джереми, может, для этого есть какое-то особое название?

Я рухнула на колени прямо на дорожке, что было вовсе не нужно и неописуемо больно. Ссадины заживали потом несколько недель.

Вот тогда и появилась Алиса. На ней был жакет, которого я никогда раньше не видела, и она буквально влетела в «Динос», сердито хмурясь и размахивая сумочкой. Я заметила выражение ее лица, когда она меня увидела. Она смотрела брезгливо, как на крысу. Ей, наверное, было страшно стыдно. Как нарочно, для своего публичного унижения я выбрала именно ту кофейню, в которой она была завсегдатаем.

Но она ничуть не растерялась. Должна признать, она ничуть не растерялась. Подошла, опустилась рядом со мной, и, когда мы встретились глазами, я вдруг вспомнила, как в детстве мы раз врезались друг в друга на школьном дворе, и почувствовала себя так, словно целый день выступала на сцене, потому что только Алиса знала всю мою суть.