– Наш друг опубликовал свои стихи, – объяснил мне Освальд.

– Поэзия должна быть свободной и бесплатной, – провозгласил автор, протягивая мне брошюрку. – Прими мой скромный дар.

– Прочти Тому первое, – предложил ему Освальд. – Я в восторге от этой жизнерадостности.

– Мои голые пятки месят черную жижу весны, – продекламировало “исключенное среднее”. – Земля – моя ПОДУШКА-ПЕРДУШКА!

– Вот и все стихотворение, – сказал Освальд. – Чудо поэтического сжатия.

– Ты не видел Анабел? – спросил я. – Анабел Лэрд.

– Только что вышла.

– В джинсовом жакете.

– Она, она.

Я ринулся на улицу. Когда добежал до угла Маркет-стрит, увидел Анабел на следующем углу; она стояла, дожидаясь зеленого света. Я чувствовал, что за полчаса она стала человеком, которому мне было важнее, чем кому бы то ни было на свете, попасться на глаза. Она, похоже, слышала мои торопливые шаги, но не смотрела на меня – даже когда я остановился с ней рядом.

– Как вы могли уйти? – спросил я, тяжело дыша. – Мы даже не поговорили.

Она не повернула ко мне лица.

– Почему вы так уверены, что мне хотелось с вами поговорить?

– На меня напала бешеная белка. Прошу прощения.

– Вы еще можете вернуться, – сказала Анабел. – Она очень настойчиво вас домогается. Догадываюсь, вы и есть та проблема, которая у нее возникла с мастером на все руки? Я увидела его с этими нелепыми рогами и подумала: они ему лучше подходят, чем ему кажется.

– Можем мы пойти куда-нибудь? – спросил я.

– Я еду домой.

– Понятно.

– Впрочем, если вы захотите сесть на тот же поезд, я не в силах буду вам помешать. А если вы проводите меня до двери и вежливо попросите, я, может быть, позволю вам посидеть у меня на кухне.