Играя два-три раза в неделю, они с Джейсоном постепенно наловчились – настолько, что, если вдруг опять начинало идти хуже, они не на шутку огорчались или сердились. Они никогда не играли на счет, просто вели перестрелку, стараясь подольше держать мяч в игре. От недели к неделе свет стал меняться, их тени вытягивались вдоль корта, закат, пахнущий осенью, приходил все раньше. В Окленде это время года самое сухое и наименее туманное, но сейчас она готова была мириться с такой погодой, потому что условия для тенниса она создавала идеальные. По всему штату пересыхали водохранилища и колодцы, вода из-под крана делалась мутнее и хуже на вкус, фермерам приходилось туго, север Калифорнии экономил воду, тогда как юг ставил рекорды ее потребления, но в те полтора часа, что она проводила на корте с Джейсоном, все это не имело для нее значения.

И наконец настал воскресный день, свежий и голубой, день перехода на зимнее время, когда они встретились в парке в три часа и играли так долго, что уже начало темнеть. Пип идеально вошла в колею со своим ударом справа, Джейсон бегал по корту и добивался рекордно низкого для себя процента ошибок, и хотя локоть у нее начал побаливать, она не желала прекращать игру. У них были немыслимо долгие розыгрыши, мяч летал туда и сюда, стук – стук, розыгрыши до того долгие, что к их концу она хихикала от счастья. Солнце садилось, воздух был блаженно прохладный, и они всё играли. Мяч, отскочив от площадки, летел по низкой дуге, ее взгляд был прикован к нему, главное – видеть его, просто видеть, не думать, все остальное тело делало само. Миг попадания по мячу, удовольствие от обращения его инерции вспять, сладость “сладкого пятна” – самой выгодной зоны ракетки. Впервые со своих начальных дней в Лос-Вольканес она радовалась жизни сполна. Да, это было подобие рая: долгие розыгрыши осенним вечером, упражнение в ловкости и меткости в негустых пока еще сумерках, когда виден мяч, когда раз за разом звучит его надежный тук. Этого было достаточно.

Потом, за оградой корта, когда было уже почти темно, она обняла Джейсона и прильнула лицом к его груди. Рядом терпеливо, улыбаясь открытой пастью, стоял Шоко.

– Ну вот… – сказала она. – Ну вот…

– Самое время, – промолвил он.

– Ты знаешь, мне надо тебе кое-что рассказать.

Дождь пролился три недели спустя. Ничто не заставляло Пип сильней тосковать по родной долине Сан-Лоренсо, чем то, что сходило за дождь в Окленде и его окрестностях. Здесь это был заурядный дождь, редко очень сильный, всегда готовый уступить ясному небу, по которому беспорядочно расползаются щупальца грозовых туч, пришедших с Тихого океана. Только в горах Санта-Круз, притягивающих к себе тучи, дождь может идти сутками без перерыва, как минимум умеренно сильный, но зачастую переходящий в ливень, идти всю ночь, весь день, поднимая уровень реки до самых мостов, покрывая местное Девятое шоссе глинистыми стоками с горных склонов, заваливая дорогу упавшими ветками, нарушая повсюду электроснабжение, творя среди дня бурный полумрак, сквозь который мигают фарами машины электроремонтников. Вот что такое настоящий дождь. Раньше, когда еще не наступили засушливые времена, каждую зиму здесь выпадало шесть футов осадков.