Она ответила ему со всей верой, какую только смогла найти в своей душе:

— Да, дорогой. Очень-очень ненадолго.

Клеопатра приложила к посланию несметное количество драгоценных камней, денег, слоновой кости, экзотических пряностей, неведомых на западе; в послании говорилось, что она и Антоний отправятся в изгнание, если ее дети смогут унаследовать трон. Октавиан кратко ответил, что уже выставил единственное приемлемое условие и что она вольна выбирать. Антоний перехватил послание, приказал высечь гонца и отправил его обратно с запиской, в которой говорилось, что Октавиан точно так же волен высечь любого из предателей, сбежавших к нему от Антония.

Эта тварь пытается посеять раздор между Антонием и Клеопатрой, чтобы иметь удовольствие сказать, будто в конце концов он заставил их обратиться друг против друга. Клеопатра была уверена в этом. Она не могла позволить врагу одержать победу в этой игре. Как бы Октавиану хотелось распространить повсеместно клевету о том, что Клеопатра якобы предала Антония ради спасения своей жизни! Это стало бы последним мазком лживой краски на том уродливом портрете, который этот гад пытался намалевать, дабы представить его глазам всего мира.

«Отчаяние, — думала она. — Мгла, которая пала на душу Антония и которой я не подвластна».

Так казалось Клеопатре. Но ныне и она угодила в этот черный котел, скрывший от нее весь мир. Теперь она понимала, как чувствовал себя ее муж, проводя месяцы в уединенном доме у моря, глядя на волны и ища забвения во всем, что только могло смягчить боль поражения. И царица сейчас тоже находилась в удушающей пустоте, и всякая надежда покинула ее.

Теперь уже Антоний пытался подбодрить ее. Угроза Клеопатры покончить с собой вдохнула в него новую отвагу, и он был полон надежд — если не на победу, то на выживание. Он воскрешал память о Цезаре, об их негласном триумвирате, заключенном в те давние дни в Риме, когда они втроем строили планы раздела мира. Он цитировал ее собственные вчерашние речи о происхождении их детей; говорил о непостоянстве римского Сената, который непременно обратится против Октавиана, если тот станет слишком силен; о том, что армия верна не полководцу, а тому, кто платит.

— Ты можешь платить им, — твердил он Клеопатре. — Мы должны лишь сказать слово.

Он напоминал ей о том, что боги играют судьбами людей ради собственной забавы и в последний момент могут исправить причиненное ими же зло. Антоний уверен, что именно это здесь и происходит. Он строил долгие предположения о том, как может измениться их судьба. О, скоро Клеопатра будет смеяться вместе с богами над их шуткой. Антоний словно бы вспоминал все, что она говорила ему, и теперь возвращал ей ее же доводы, как прилежный ученик, пытающийся польстить своему учителю. Он твердил, что нужно отдать его жизнь ради ее, Клеопатры, безопасности, и она повторяла в ответ: