Светлый фон
идет, –

– Все равно я не могу идти в «М.К.», – не слушая, замечает он, но не говорит почему.

– Я не желаю об этом знать.

Мы ждем Хэмлина еще две минуты.

– Чем он, черт подери, занимается? – спрашиваю я, потом у меня в трубке раздается щелчок.

Макдермотт тоже его слышит.

– Ответишь?

– Сейчас подумаю.

Снова щелчок. Издав стон, я прошу Макдермотта подождать. Это Жанетт. Голос усталый и грустный. Мне не хочется возвращаться на другую линию, и я спрашиваю, чем она занималась вчера.

– После того, как мы должны были встретиться? – спрашивает она.

Я медлю:

– Ну-у-у… да.

– Мы оказались в абсолютно пустом «Палладиуме». Всех пускали бесплатно. – Она вздыхает. – Видели человека три-четыре.

– Знакомых? – с надеждой интересуюсь я.

– В клу… бе… – произносит она, нарочно растягивая слова.

– Прости, – наконец говорю я. – Мне надо было… вернуть видеокассеты… – Потом, реагируя на ее молчание: – Ты же знаешь, я хотел бы увидеться с тобой…

хотел бы

– Я не хочу об этом слышать, – вздыхает она, обрывая меня. – Что ты делаешь сегодня?

Я медлю, думая, как ответить, потом признаюсь:

– «Зевс-бар» в девять. Макдермотт. Хэмлин, – и менее безнадежно: – Хочешь с нами?