И Реб уже не мог остановиться, несколько часов подряд он изливался перед растерявшимся от неожиданности Дэвидом Сеттиньязом, который то начинал верить в проект, то вдруг осознавал, какое это немыслимое безумие. И потому не произносил ни слова или почти, а мягкий, спокойный голос перечислял то, что уже сделано, что делается и что намечено.

Сеттиньяз все же спросил:

— Вы говорили об этом с Джорджем Таррасом?

Улыбка:

— Да.

— Кто еще знает о проекте? Молчание.

Взгляд светлых глаз на несколько секунд стал ужасно колючим, почти свирепым, затем погас.

— За исключением Джорджа и вас, Дэвид, никто в этой части света. Никто, помимо людей, живущих там.

— А Диего Хаас? — не удержался Сеттиньяз. Опять молчание. Спускалась ночь.

— Пока я кончил, Дэвид, — сказал Реб. — Запомните: не в будущем году, а через год я хотел бы показать первые результаты и очень надеюсь, что вы приедете. Когда вам будет угодно, начиная, скажем, с апреля месяца. Позвоните Диего в Рио и просто скажите ему, что согласны пожить в его доме в Ипанеме. Пожалуйста, приезжайте один. И вот еще что, Дэвид: впредь я буду в основном рассчитывать на вас, как уже было сказано. Если вы не против. А коли так, то вам будут даны все необходимые полномочия. Я же буду очень занят в ближайшие годы…

Сеттиньяз предпринял специальное путешествие в Новую Англию.

Ему был хорошо знаком веселый маленький домик, снаружи выкрашенный красным лаком и внутри выдержанный в разнообразных тонах того же цвета. Это был дом Таррасов в Мэне. Сеттиньяз приезжал сюда сразу после войны, когда был еще студентом Гарварда, а Джордж Таррас преподавал там тогда.

Домик не изменился, к нему только пристроили две комнаты:

— Чтобы разобраться… наконец-то разобраться! Разложить все книги, ведь я действительно не знаю, куда их девать.

— Смените дом.

Сеттиньяз не знал, сколько денег Таррас, получал ежегодно от Реба, но, учитывая щедрость последнего, предполагал, что сумма должна быть огромной. Во всяком случае, достаточной для того, чтобы старый профессор позволил себе купить три-четыре графства.

— Не говорите глупостей, студент Сеттиньяз. Где, черт возьми, живется спокойнее, чем здесь? И потом, я люблю этот пейзаж.

Глаза за стеклами очков смотрели очень оживленно:

— Что вас так встревожило, Дэвид?