До начала заседания оставалось совсем немного времени, и площадь была уже запружена народом. Сеттиньяз, будто его что-то подтолкнуло, стал искать глазами Диего Хааса, но маленький аргентинец исчез, во всяком случае, на прежнем месте его не оказалось. Волнение, чуть ли не страх тут же усилились еще на один градус: «Теперь уже недолго ждать». С правой стороны от Сеттиньяза Субиз говорил что-то по-французски, но как-то автоматически, и в голосе его звучали лихорадочные нотки.

Подъехала машина.

За ней другая.

И к той, и к другой были прикреплены зеленые флажки и небесно-голубые пропуска Организации Объединенных Наций.

Из первого автомобиля вышли четверо индейцев яномами, из второго — еще два индейца и Реб Климрод. Сеттиньяз узнал Яуа. Вся группа во главе с Ребом направилась к входу; обут был только Реб, его спутники шествовали босиком, хотя надели брюки и полотняные рубашки.

И тогда по непонятной причине произошло нечто странное: люди сами собою встали в два ряда и смолкли и по образовавшемуся проходу с невозмутимыми лицами двинулись вперед Реб и индейцы. Маленький отряд направился к зданию Генеральной Ассамблеи и, предъявив охране пропуска, вошел внутрь.

— Пора, — сказал Субиз.

И пошел, за ним — остальные.

Один Сеттиньяз застыл на месте, отчаянно копаясь в своих ощущениях — этот человек вечно пытался во всем разобраться. Наконец он понял, что гордость, необыкновенная гордость довлеет в нем надо всем остальным.

Площадь как-то сразу опустела.

Сеттиньяз подождал еще несколько минут, не зная, что делать. Он вовсе не был уверен, что хочет присутствовать при том горестном и мучительном — а это он знал точно — событии, которое произойдет и запомнится до конца дней. Ему изменило мужество. Реб сказал: «Я не знаю ни русского, ни китайского и очень плохо арабский. Но буду говорить по-английски, французски и испански, на трех официальных языках. Может, это мальчишество, Дэвид, скорее всего, так, но если бы существовал язык вненациональный, я бы произнес речь на нем».

Сеттиньяз поднялся на тот этаж, где были расположены кабины синхронного перевода. Дверь в комнату ему открыл Таррас.

— Я уже боялся, что вы не появитесь, — сказал он. — Пришли вовремя. Арнольд Бам почти закончил свою приветственную речь, затем — его очередь.

— Я не останусь, — заявил Сеттиньяз, приняв наконец решение.

Колючие глаза Тарраса уставились на него из-под очков, но взгляд был все же доброжелательным.

— Я не предполагал, что вы до такой степени чувствительны, Дэвид.

— Я сам не замечал этого за собой, — ответил Сеттиньяз хриплым голосом.