Где мог быть сейчас Реб, они оба не знали и потому не обсуждали этого. Неделю назад Таррас отослал исчерпывающий отчет по составленной им и его командой с Мэдисон-авеню компиляции юридических текстов. С тех пор — никаких известий. Сеттиньязу тоже нечего было рассказать, он не видел Реба с тех пор, как они побывали в Экс-ан-Провансе.

Но ни того, ни другого это не удивляло и не огорчало. Если сложить воедино все время, которое за тридцать пять лет (без двенадцати часов) общения с Ребом они провели вместе, то при самом грубом подсчете получится не более ста — ста двадцати часов, когда они имели возможность воочию видеть Климрода.

Обоих удивляло теперь только одно: влияние, которое Реб тем не менее оказывал на их жизнь. Мало того — на жизнь сотен тысяч мужчин и женщин, судьбы которых он по меньшей мере изменил. А Сеттиньяз и Таррас были убеждены в этом.

… И еще в одном они были согласны друг с другом: если предположить, что Реб исчезнет, а это могло случиться в ближайшие десять — двенадцать часов, все равно созданная им чудовищная машина не остановится, будет крутиться, создавая совершенно бесполезные богатства, ведь ему они будут уже не нужны.

И действительно, вовсе не исключено, что при столь совершенно налаженном механизме, семнадцать миллиардов долларов 1980 года через десять лет превратятся в тридцать или сорок, а к концу века их станет еще больше. Такое не укладывалось в мозгу, но казалось очень правдоподобным, даже вполне вероятным.

Если только система, позволившая добиться нынешнего расцвета, доживет до того времени.

— Ну вот, мы уже расфилософствовались, — сказал Таррас. — А для этого сейчас не время. Пора собираться, студент Сеттиньяз. А то жалко же мы будем выглядеть, когда настанет час…

— Да, мы действительно не в блестящей форме, — сказал Таррас. — Если хоть наполовину вы нервничаете также, как я, мне искренне жаль вас.

Ему по крайней мере удавалось скрыть свои чувства за сарказмом и иронией. Сеттиньяз же не мог этого и был просто бледен.

Около девяти часов они вышли из такси неподалеку от входа в межконфессиональный религиозный центр. На площади, где расположено здание Организации Объединенных Наций, было много народу, но не больше и не меньше, чем обычно. Машины с флажками, объезжая круглую площадку, подвозили делегации.

Первым, кого увидел Сеттиньяз, был Диего Хаас.

Маленький аргентинец стоял около входа в библиотеку имени Дага Хаммаршельда. Он был один. Прислонившись к стене, Диего с насмешливым презрением созерцал толпу твоими желтыми сверкающими глазами. Сеттиньяз хотел было подойти к нему и, преодолев свою антипатию к Хаасу, попытаться разузнать что-нибудь из того, что было наверняка известно аргентинцу. «Но он же ничего не скажет. Если бы ему было поручено передать что-то мне или Джорджу, он бы уже сделал это. Диего наверняка видел, как мы подъехали, но притворился, что не замечает нас…»