– Женщины умирают, в этом что ли главная проблема… – протянул Гумбольт. – Или уходят.

Я с удивлением посмотрел на него, остановив свои пальцы:

– Ты это тоже знаешь?

Он кивнул головой. Женщины… Как же с вами хорошо, что просто ужасно. Эти роли вроде «я твой защитник, все будет хорошо, я твой защитник, всё будет хорошо, я твой защитник, всё будет хорошо, я твой…». А потом надоедает, меняются, ищут замену, переставляют всё с места на место…

– Как Ёсивара, ее же сейчас нет, – печально продолжал журналист, представляя перед глазами шумную улицу, тонущую в шелках и свете красных бумажных фонариков, древнюю улицу, чей образ до сих пор мелькает в наших сказочных снах.

Я встряхнул головой и несколько раз хлопнул по рулю, активизируясь. Широко улыбнулся Гумбольту, чувствуя, что мы поладим, еще как поладим:

– Слушай, тут бар есть, отличное место, не занят?

– А машина?

– Чёрт с ней.

Я люблю вечер в этом городе. Порой тучи расступаются, и мягкое оранжево-розовое солнце преображает город. В эти часы вечерней свежести мы все выходим на широкие проспекты и гуляем, улыбаемся, хочется даже поздравить друг друга, но вот только с чем? Неудобно. Вот и ходим в лучах заката как застенчивые праздно шатающиеся гуляки, опьяненные великолепием этого вечера. Главное не ходить одному, главное встретить человека.

Проходя мимо очередного избирательного участка, я остановился, чтобы рассмотреть книжку, раскрытую и приклеенную к деревянной двери скотчем.

– Слушай, Гумбольт, так ты будешь завтра голосовать?

Журналист вынул руки из карманов и стал расхаживать туда-обратно, напевая песню:

«Господин президент,

Я пишу вам письмо.

Может, вы его прочтете,

Если найдете время.

Только что я получил

Военную повестку