В такие свежие штормящие часы в голову сами приходят воспоминания. Она вспоминала, как приехала в этот сказочный город, чтобы встретится с любимым музыкантом. Теперь же всё по-другому. Город перестал казаться волшебным, а тот музыкант уже давно ей не мил: она переросла его творчество и сейчас даже не знала где он. Интересно получается: как только перестаешь любить какое-то место, как оно тут же затягивает тебя, насильно заставляя пустить корни. И тогда приходится открывать это место заново. Получать удовольствие от длинных широких улиц, восходов за тяжелыми тучами, долгих поездках в синих вагонах метро. И ведь получается. И вся прелесть города оказывается заключенной не в гранитных набережных, дворцах, музеях, а во времени, что проводишь в нём, в людях, что рядом, и их словах, и собственных мыслях. Все однажды приезжают в этот город и не престают открывать его снова и снова.

А знаете, как здесь хорошо летом? Особенно, когда знаешь, что где-то в городе тебя ждут друзья. Удивительно, как такая вполне очевидная и привычная вещь как друзья, постепенно тает с каждым годом, отдаляющим нас от окончания школы или университета. Через пять лет хватаешься за голову: а где все? И хоть бы вам не ответила тишина.

В тот летний день она также стояла на балконе, накинув на плечи вязаную шаль нежно-розового цвета. Солнце показалось из-за домов, наполняя бесчувственный камень яркими красками, вдыхая душу в то, у чего ее никогда и не было. Фонари погасли, уступая свои скромные места истинному гению света. Листва на деревьях сразу же стала сочной, затрепетала от восторга на теплом ветерке, который нес сладкую песнь по всем закоулкам, подъездам, прудам, улицам, районам, он ласкал каждый кустик, заботливо говоря: «Солнце, солнце взошло! Представляешь?» И как счастливы были те, кто встали в этот безоблачный день, чтобы проснуться с природой.

Ах, Сирень, дорогая Сирень… Она одела свой фиолетовый сарафан, пристроила сбоку бантик такого же цвета на своей оранжевой прическе, надела туфли с глянцевым отливом, нацепила несколько тонких пластмассовых браслетов на правую руку и широко улыбнулась – был её двадцатый день рождения. Пора ехать.

С желтым рюкзаком на плечах она вприпрыжку отправилась к станции метро. Большую часть этих лет она прожила на севере города. От центра было далековато, но удобное метро и хорошая квартира задержали ее в этих краях, на первый взгляд ничем не примечательных. Но стоит отойти немного в сторону от широких проспектов, пройти вдоль нескольких частных домов, как вдруг начиналось волшебство. Заброшенная усадьба графа с живописным прудом, развалины башни, где снимался тот самый советский фильм, большой пугающий больничный комплекс за высокой оградой, построенный еще при императорах и хранящий много своих тайн. Еще двадцать лет назад в этом районе соседствовали панельные высотки и частные сектора, протекали небольшие речушки, а дети играли на полузаброшенных стройках, которые вот-вот должны были ожить вновь. И это произошло. Не так уж много осталось тех самых деревенских домов, жители которых с любовью говорили об этих местах: «мои тихие Коломяги». Выросли новые здания, дачные дома, проспекты и уже жители этих преображенных урбанистических краев говорили с любовью, смотря на проезжающие мимо машины и сотни горящих по вечерам окон: «Мои тихие Коломяги». Сирень тоже прониклась этими местами. Даже написала пару картин с парковыми пейзажами. А еще водила друзей на заброшенную усадьбу, в обход никогда недремлющей охраны. Усадьба была невероятно опустошенной, будто со сбитыми барельефами, демонтированными балюстрадами, зияющими дырами на месте фамильных гербов и пустыми залами это место безвозвратно потеряло свой дух. Только белоснежная изразцовая печь в одной из комнат напоминала, что это не какое-то богом забытое складское помещение. Они тогда еще не знали, что через пару лет тут снимут полы, оголятся массивные балки с кучами мусора, светлые стены почернеют, последние окна разобьются и будут грубо заколочены дешевой фанерой. И только печь будет всё такой же чистой и нетронутой, слишком прекрасной для такого забытого места.