– М-да, тяжкие думы ты нам подкидываешь, – пробасил Гумбольт после короткой паузы.

– Ладно, давай сворачивай тему, тошно мне, – с какой-то грустью сказал Фиолет.

– Хорошо. Только никому, поняли?

– Естественно.

Через минуту около костра появилось «мрачное лицо». Фарго будто испарился.

– Всё строишь из себя душу кампании?

– Эй, Клык, а что заставит тебя плакать? – спросил мой товарищ.

– Чего?

– Ну ладно, есть же что-то, ты же не чёртов герой, сам про это говорил. Ну там, одиночество, потеря близких…

– Ну и вопросы у вас… А тебе зачем?

– Просто разговор такой пошёл.

– Бабы вы… – он почесал голову. – Ладно, скажу. Чего бояться-то? Про мать свою я вспомнил. Если бы встретил, то не смог бы сдержать себя в руках. Мой отец был военным, тем ещё ублюдком строевым. Из-за него я никогда не видел свою мать счастливой. Колотил он ее страшно. А увидев меня сейчас, она бы точно радостней не стала. Хорошо, что она умерла.

Он встряхнул головой и резко бросил:

– У нас проблемы.

Мой товарищ кивнул головой:

– Ничего вы без меня не можете.

– А это кто?

– Сын мэра.

Глаза Клыка загорелись, но прежде чем он что-либо сказал, мой товарищ схватил его за плечо.

– Не смей, Клык, не смей. Идём.