И вдруг, посреди этой шумной и пустой болтовни, мама встает и смотрит поверх голов в прихожую. Проследив ее пристальный взгляд, мы видим, как с улицы входит Линда и, закрыв за собой дверь, усердно вытирает ноги о коврик. Мама улыбается совершенно не по-маминому — неуверенно, даже осторожно. Линда поднимает глаза и так, взглядом и сдержанной улыбкой, обозначает примирение. Мама пробирается к ней меж стульев, на ходу набирая скорость, выбегает в прихожую и бросается в ее объятья. Они обнимаются крепко и бурно, прижимаются друг к другу лбами и что-то шепчут наперебой, и по щекам у них текут слезы. Потом мама бережно сжимает Линдино лицо обеими ладонями и нежно и долго целует в губы. После чего они, взявшись за руки, выходят за порог, а мы судорожно ищем, чем бы подышать в комнате, из которой внезапно откачали весь кислород.

Первым реагирует Питер Эпельбаум. Откашлявшись, он встает и произносит:

— Ну и ну. Вот так неожиданность.

После чего он поворачивается и понуро идет к двери. Он был готов бороться за руку и сердце дамы, возможно даже радовался, что она не сдается без боя, но это… нет, он слишком стар. Я догоняю его у входной двери:

— Мистер Эпельбаум.

Он удивленно оглядывается:

— Я для тебя Питер.

— Питер. Все к лучшему. Сдалась вам такая головная боль?

Он качает головой и слабо улыбается:

— Мне семьдесят два года. Я каждое утро пью кофе в одиночку, каждый вечер засыпаю с включенным телевизором. Так что головная боль бывает разная.

— Найдутся другие вдовы. В смысле… вы же этих мужей видели.

У него ясные синие глаза и такая усмешка — ни за что не дашь семьдесят два года.

— Твоими устами да мед пить.

— Да они слетятся на вас, как мухи на этот самый мед!

Он смеется и треплет меня по щеке:

— Не позволяй себе состариться, мальчик. Не повторяй моих ошибок.

Я наблюдаю, как он печально идет по улице. Надо же, в таком возрасте его сердцем еще управляют страсти и властвуют женщины. Ужасно, но… вдохновляет, как ни крути.

Глава 45

Глава 45

За долгие годы папа насверлил в стенах так много дыр и проложил в них так много проводов, что стены стали пористыми и пропускали любые шумы, поэтому, засыпая, мы слышали родителей, которые вели активную и бурную половую жизнь. Слышали всё: и мерные постукивания спинки кровати о стену, и глухое пыхтенье отца, и мамины крики, которым позавидовала бы любая порнозвезда. Мы притерпелись к этим звукам и научились отключаться от них, как от любых других шумов, которые периодически возникают в доме: потрескиванья старых паровых радиаторов, скрипа лестницы, гула холодильного компрессора, урчания канализации. О сексе папа с нами никогда не говорил. Вероятно, считал, что, когда придет время, мы сами во всем разберемся.