Между тем, Ларкин навсегда осталась Ларкин, кремово-розовой умницей, и часто подсовывала под дверь спальни родителей или оставляла рядом с их тарелками за завтраком конверты. Рано освоив письмо, детским почерком, нетвердым и очаровательным, она писала:

«Мамочка и Папочка, преглашаю вас на кукольное чаепитие в мою комноту в 4 чиса. Ваша доч Ларкин».

— О, ты должна сохранить их, — вяло заметила Жюль, когда Эш показала ей несколько записок.

Рори не интересовалась писаниной, она не любила сидеть на месте. Жюль и Деннис накупили ей всевозможных транспортных средств, какие только сумели найти: оранжевые и желтые пластмассовые штуковины с колесами размером с автомобильную шину, которые приходилось тащить вверх по лестнице, как приходилось тащить коляску, когда Рори не умела еще ходить.

— Мы слишком старые, чтобы растить такую дочь в таком доме, — заметила Жюль.

У Рори не было даже своей комнаты, она до сих пор спала на раскладушке. Но Жюль помнила, как давным-давно в девичьем вигваме Кэти Киплинджер сказала о своей слишком большой груди: «Ко всему привыкаешь». И все-таки привыкнуть было сложно. Иногда, когда Рори просили говорить потише или спокойно поиграть в лабиринт, чтобы Жюль могла перечитать заметки с терапевтических сеансов, Рори не могла подчиниться.

— Я не могу сидеть тихо! — панически кричала она. — У меня чешется внутри!

— У нее чешется внутри, — передавала Жюль по телефону Эш.

— Она может почесаться? — спросила Эш. — Это важный вопрос, тебе не кажется? Чтобы она могла почесаться.

— Чешется в переносном смысле.

— Я это поняла. И я просто говорю, что ей нужно самовыразиться, ей это нужно больше, чем тебе. Ты же не хочешь прийти в итоге к «Драме одаренного ребенка».

Ларкин Фигмен была красивой, творчески мыслящей и чуткой. В увитом плющом тюдоровском доме, который Эш и Итан купили недавно в Катоне, в получасе езды к северу от города, — и который через несколько лет продали намного дороже, — она подбегала к родителям, держа в сложенных ладошках маленького раненого зверька или так и норовящего выскочить возмущенного сверчка. Ларкин непременно хотела построить больницу для животного, а после, когда оно поправится, устроить чаепитие в его честь. Были сделаны самые крошечные в мире чашечки.

— На что только не идут у нас шляпки от желудей, — говорил Итан, когда Деннис и Жюль приезжали поездом на выходные, а ему удавалось вырваться из студии. — Знаете, как эти хреновины плохо отдираются? Я спец по желудям.

Любовь Итана и Денниса к дочерям была немудреной, но в обоих случаях безмерной и безумной. Обычные отношения между отцом и дочерью требуют от обоих вседозволенности и попустительства. Есть что-то чудесное в том, как большой папа и крошечная девчушка дополняют друг друга. Большой и маленький наконец вместе — и большой ни за что не обидит маленького! Он его уважает. В мире, где большой всегда подавляет маленького, хочется воззвать к сердцу большого, чтобы был он добр к маленькому, почитал его и смирялся перед ним. Хочешь не хочешь, а невольно думаешь о собственном отце, когда видишь свою дочь с ее отцом. Для Жюль такое суждение было равносильно смерти.