Метек провел две ужасные недели в камере СС. Его не били, но он подвергался постоянным допросам, которые вели несколько следователей СС и двое эсэсовских судей. Ему казалось, что он читает в их глазах убеждение: самым простым и надежным решением этого дела было бы просто расстрелять его! Как-то в ходе допроса, касавшегося планов обороны Плачува, Пемпер спросил своих следователей: «Почему вы меня тут держите? Тюрьма есть тюрьма. А я и так обречен на пожизненное заключение». За этим должен был последовать конец: то ли его наградят пулей, то ли освободят из камеры. После этого допроса Пемпер провел в камере еще несколько тревожных часов, и, наконец, дверь ее распахнулась…

Он вернулся в свой барак в лагере. Однако его еще не раз таскали на допросы по поводу того или иного факта расследования, имевшего отношение к коменданту Гету.

После ареста Амона Гета его подчиненные не торопились охарактеризовать его самым лучшим образом. Они проявляли осторожность. Они выжидали.

Бош, который выпил на пару с Гетом несметное количество алкоголя, намекнул унтерштурмфюреру Йону, что совать взятку этим высокоморальным следователям слишком опасно. Что же до непосредственного начальства коменданта Гета, то оно на данный момент отсутствовало по весьма весомым причинам: Шернер отбыл охотиться на партизан и погиб, напоровшись на партизанскую засаду где-то в лесах под Неполомицей.

И Амон Гет продолжал находиться в руках людей из Ораниенбурга, которые никогда не обедали в Goethhaus – а то бы они тоже были бы поражены его богатством или же преисполнились зависти к нему.

После освобождения из тюрьмы СС Хелен Хирш стала прислуживать новому коменданту, гауптштурмфюреру Бюхнеру. Она получила «дружескую» записку от Амона, который просил ее передать ему несколько смен белья, несколько романов и детективов и еще пару бутылок выпивки, чтобы он комфортнее чувствовал себя в камере. Текст был такой, словно ей писал близкий родственник: «Не будешь ли ты так любезна прислать мне нижеследующее…», и заканчивалось все пожеланием: «Надеюсь, что в ближайшее время мы увидимся».

Шиндлер обшаривал рыночную площадь в Троппау, где ему предстояло встретиться с инженером Зюссмутом. Он прихватил с собой напитки и драгоценные камешки, но выяснилось, что в данном случае они не понадобятся. Зюссмут рассказал Оскару, что уже сам предложил, чтобы небольшие еврейские рабочие лагеря были переведены в пограничные городки Моравии, где будут производиться товары для нужд Инспекции по делам армии. Такие лагеря, конечно, будут находиться под общим контролем Аушвица или Гросс-Розена, ибо район влияния столь больших концентрационных комплексов захватывает и границу Польши с Чехословакией. Но в малых лагерях заключенные будут чувствовать себя в большей безопасности, чем в огромных некрополях вроде Аушвица. Зюссмут, увы, не может предложить ничего конкретного – Либерецкий замок отвергает все предложения. И у него, Зюссмута, нет способа воздействия на него. А герр Шиндлер – точнее, поддержка, полученная им от полковника Ланге и эвакуационного отдела, – имеет в руках такой способ.