– Вам бы мог помочь Чилович, – сказала она следователям. – Но Чилович мертв.

Они были профессиональными полицейскими, криминалистами и спустя некоторое время поняли, что из нее больше ничего не выжать, кроме малозначительной информации о меню обедов на вилле Гета. Они могли бы поинтересоваться о происхождении ее шрамов, но она понимала, что им это неинтересно, они не собираются привлекать Гета по обвинению в садизме. Если бы они стали фиксировать подобные случаи, к примеру, в Заксенхаузене, то пришлось бы отдать под суд всю вооруженную охрану. Вот в Бухенвальде они нашли стоящего свидетеля, унтер-офицера, который был согласен дать показания против коменданта, но на другой день информатор был найден мертвым в своей камере. Глава группы следователей приказал, чтобы яд, образец которого был найден в желудке покойного, был дан четырем русским заключенным. Понаблюдав, как они умирают, он получил доказательства против коменданта лагеря и лагерного врача. Против них-то как раз было выдвинуто обвинение в убийстве и садистском обращении, однако эта «справедливость» носила не менее садистский характер.

Это «правосудие» заставило персонал лагеря сплотить ряды, и от них не удалось больше получить ни одного показания.

Так что люди из пятого бюро не собирались спрашивать Хелен Хирш о ее ранах. Их интересовали только растраты, и они в конце концов оставили ее в покое.

Допрашивали они и Метека Пемпера. У парня хватило ума особо не распространяться относительно Гета, во всяком случае, не начать им рассказывать о его преступлениях против человечности. О прегрешениях герра коменданта он не знает ничего, кроме слухов, сказал Метек. Он всего лишь тихий, исполнительный работник, который умеет быстро и без ошибок печатать на машинке. К секретным материалам его не допускали, этим занималась фройляйн Кохман…

– Герр комендант никогда при мне не обсуждал подобные темы, – продолжал твердить он.

Но хотя он был весьма убедителен в исполнении своей роли, эсэсовцы испытывали к нему, как и к Хелен Хирш, зловещее недоверие. И если хоть что-то могло гарантировать ему право на жизнь, то только арест Амона. Более надежной гарантии у него не было: когда русские приближались к Тарнуву, Амон Гет, продиктовав последнее письмо, застрелил вторую машинистку – фройляйн Кохман. Следственную комиссию интересовали факты. Эсэсовец, который допрашивал Метека, слышал от обершарфюрера Лоренца Лансдорфера, что гауптштурмфюрер Гет диктовал своему еврейскому стенографу планы действий гарнизона Плачува в случае нападения партизан. Как явствовало из показаний Пемпера, ему действительно было доверено печатать такие планы, сходные с указаниями, касающимися и других концентрационных лагерей. Судья был настолько обеспокоен тем, что сверхсекретные документы стали известны еврейскому заключенному, что приказал арестовать Пемпера.