— Что-то в этом роде, — сказал он.

— И какое из трех тебя особенно привлекало?

Треслав издал глубокий вздох, давая выход чувству вины и своим потаенным страхам:

— Так сразу и не скажешь.

— Тогда позволь мне сказать за тебя. Больше всего тебя привлекало еврейство.

Треслав прервал его, потянувшись через стол и схватив за руку.

— Прежде чем продолжить, — сказал он, — тебе следует знать, что Тайлер не была еврейкой. Раньше я считал ее еврейкой, но это оказалось не так.

— Ты был разочарован?

— Да, немного.

— И все равно я назову еврейство основным из трех. То же самое еврейство стало причиной твоих страхов насчет Хепзибы и Сэма.

— Что-то я не понял, — сказал Треслав.

Старик, похоже, снова говорил загадками.

— В чем ты подозреваешь Хепзибу и Сэма? В том, что первая изменяет тебе со вторым. Есть у тебя хоть какие-то доказательства? Никаких. Твои подозрения основываются только на том, что у этих двоих имеется нечто общее, чего нет у тебя. Они евреи, а ты нет, — стало быть, они трахаются за твоей спиной.

— Хватит, Либор!

— Как хочешь. Но лучшего объяснения своим страхам тебе не найти. Ты не первый гой, который обвиняет евреев в блудливости. Нас некогда изображали с рогами и хвостом, как козлов или чертей. Мы плодились, как вши и тараканы. Мы оскверняли христианских женщин. Нацисты недаром…

— Либор, остановись! Это глупо и оскорбительно.

Старик откинулся на спинку стула и почесал голову. Когда-то он имел жену, которая делала это за него и смеялась, надраивая лысый череп, как кухарка драит старый котел. Но это было давно.

Оскорбительно? Он пожал плечами.

— Мне ужасно стыдно за все сказанное сегодня, — признался Треслав.

— Ага, ты стыдишься? Вот еще кое-что общее у вас с Сэмом.