— А тебе не кажется, что такой подход отдает национальным эгоцентризмом, как сказал бы Сэм? Выходит, либо так, либо этак, но все равно без евреев никак.

Либор отодвинул в сторону свою тарелку и сказал:

— Выходит, никак.

Треслав посмотрел в окно. На противоположной стороне узкой улицы страхолюдная толстуха в мини-юбочке пыталась завлечь проходящих мужчин в заведение столь сомнительное, что войти туда решился бы только законченный отморозок или псих. Толстуха заметила Треслава в окне напротив и поманила его рукой. «Тащи сюда и своего приятеля, — говорил этот жест. — И свой сэндвич с солониной тащи до кучи». Треслав поспешил отвернуться.

— Стало быть, ты считаешь, — подхватил он предыдущую мысль собеседника, — что я выдумываю связь между Хепзибой и Сэмом, чтобы ускорить собственный конец?

Либор поднял руки в знак отрицания:

— Я выразился иначе. Но люди, ожидающие самого худшего, во всем видят только самое худшее.

— Но я ничего не видел.

— В том-то и дело.

Треслав наклонился вперед, положив локти на стол:

— Раз уж вы с Хепзибой одна семья, скажи откровенно: по-твоему, она способна на такое?

— Сойтись с Сэмом?

— Или с кем-то еще.

— Если она член моей семьи, это не делает ее отличной от других женщин. Но я не согласен с утверждением, что непостоянство заложено в женской природе. Я сужу по своему опыту. Малки мне никогда не изменяла.

— Ты полностью в этом уверен?

— Конечно, я не могу быть полностью уверенным. Но если она не позволяла мне усомниться в ее супружеской верности, значит, она мне не изменяла. О верности не обязательно судить по делам; бывает достаточно желания заявить об этом, с одной стороны, и желания в это поверить — с другой.

— Такой подход, может, и применим в твоей Праге, но не за ее пределами.

— Однако мы с Малки жили не в Праге. Я хочу сказать, что какие-то отдельные ошибки не должны менять картину в целом. Главное — это взаимное стремление хранить верность.

— То есть главное, чтобы Хепзиба стремилась быть верной мне, пусть даже она при этом трахается с Сэмом?