— Нет уж, ты все прекрасно знаешь. Рассказывая такие вещи, мужчина всегда знает, зачем он это делает. Ты ведь втайне этим гордишься, верно?

— Горжусь? О господи, нет!

— Считаешь это своей победой?

— Да нет же, о господи!

— Как бы то ни было, ты доволен тем, что хоть здесь обставил Сэма. Разве не так?

Треслав решил подумать, прежде чем отвечать на сей раз. Нельзя же все время твердить «нет, о господи» с минимальными вариациями.

— Я не хотел его обставить, Либор. Тут нечто иное. Я хотел приобщиться к его миру. К их миру.

— От которого ты был отстранен, как тебе казалось?

— Да, — сказал Треслав, снова после паузы.

— Потому что они были такой блестящей парой?

— Да, пожалуй.

— Но ведь Сэм был твоим другом. Вы росли вместе. Вы регулярно с ним виделись. Он жил в том же мире, что и ты.

— Мы росли вместе, но его мир всегда отличался от моего. Такой вот парадокс.

— Потому что он умен? Потому что он известен? Потому что он еврей?

Прибыл сэндвич с солониной для Треслава, политый горчицей точно так же, как в старые времена. С парой тонко нарезанных огурчиков.

— Так сразу и не сообразишь, — сказал Треслав. — Впрочем, да — по все трем причинам.

— Значит, когда ты лежал в объятиях его жены, ты чувствовал себя таким же умным, таким же известным и таким же евреем, как он?

Треслав не стал говорить, что он никогда по-настоящему не лежал в объятиях Тайлер, как и она не лежала в его объятиях. Ему не хотелось углубляться в детали и сообщать Либору, что она занималась сексом, повернувшись к нему спиной.