«Имею сообщить Вам, что я давным-давно знаю о Вашем существованьи; мой муж рассказал мне, добровольно и честно, о своих чувствах к Вам…»

Напиши она эти слова, они были бы правдивы; но не отразили бы правды во всей её подлинности, полноте, со всеми оттенками той минуты, с предшествовавшими и последующими умалчиваньями, не отразили бы жизни, обратившейся в сплошную недомолвку.

Как-то осенью 1859 года они сидели у камина в библиотеке. На столе в вазе были хризантемы, и ветка бука с листьями, точно выкованными из меди, и папоротник-орляк, чьи перья в помещении окрасились в причудливые тона шафрана, багреца и золота. Именно в ту пору он увлёкся стеклянными вивариями и изучал превращение шелковичных червей; червям необходимо тепло, поэтому они нашли приют в этой самой тёплой из комнат: уже, доказывая метаморфозу, выпростались из своих пухлых шершавых коконов на голых прутиках невзрачные, желтовато-серые бабочки… Она переписывала «Сваммердама», а он, поглядывая на неё, ходил взад-вперёд по комнате в задумчивости.

«Подожди, Эллен, не пиши. Я должен тебе кое-что сказать».

По сей день она помнила, как при этих его словах вся кровь бросилась ей в виски, как с уханьем застучало сердце и одна лишь мысль пронзила мозг: не слушать, не слышать, не знать!

«Может, не надо?» – слабо проговорила она.

«Надо. Мы всегда были совершенно правдивы друг с другом, Эллен, что бы там ни было. Ты моя милая, моя дорогая жена, я тебя люблю…»

«Но?.. Но что? После такого начала обязательно следует „но“».

«Прошлый год я влюблён был в другую. То был род безумия. Я словно сделался одержим, мною будто обладали бесы. Затмение рассудка. Сперва мы просто переписывались… а потом… в Йоркшире… я там был не один».

«Я знаю».

Наступило молчание.

«Я знаю», – повторила она.

«Давно?» – спросил он и уронил гордую голову.

«Не очень давно. Не думай, что я сама догадалась или что-то заподозрила по твоим словам или поступкам. Мне доложили. Ко мне явилась одна особа. Смотри, что у меня есть для тебя, наверное, уж не чаял вернуть?»

Она откинула на петлях крышку своего столика и, доставши оттуда первого «Сваммердама», как он был, в конверте с адресом: Мисс Ла Мотт, дом «Вифания», улица Горы Араратской, Ричмонд, – протянула ему со словами:

«По-моему, строфа о Яйце, давшем начало миру, в первоначальном виде лучше, чем нынешняя».

Вновь воцарилось молчание. Наконец он произнёс:

«Не расскажи я тебе… об этом… о мисс Ла Мотт, ты никогда бы и не вернула мне первый список?»

«Не знаю. Наверное, нет. Как бы я смогла? Но ты рассказал».