– Она похожа на Кристабель, – сказала Мод. – Трудно этого не заметить.

– Она похожа на тебя, – сказал Роланд и прибавил: – И на Рандольфа Падуба тоже. Шириной лба. Шириной рта. И ещё вот этим, кончиками бровей.

– Значит, я похожа на Падуба.

Роланд бережно потрогал её лицо:

– Раньше я бы, может, и не заметил. Но это так. В вас есть общее. Вот здесь, в уголках бровей, в линии рта. Теперь я это разглядел и уж никогда не забуду.

– Мне как-то не по себе. В этом что-то неестественно предопределённое. Демоническое. Как будто они оба вселились в меня.

– С предками всегда так бывает. Даже с самыми скромными. Если посчастливится узнать их покороче.

Он погладил её влажные волосы, ласково, чуть рассеянно.

– Что теперь будет? – спросила Мод.

– В каком смысле?

– Что нас ждёт?

– Тебя – длинная тяжба из-за писем. Потом – большая работа с ними. А меня… у меня есть кое-какие свои планы.

– Я думала, мы будем работать с письмами вместе… Было бы славно.

– Очень великодушное предложение. Но к чему? Главной фигурой в этом романе оказалась ты. А я… я и проник-то в сюжет самым что ни на есть воровским способом. Но зато я многое узнал.

– И что ж ты узнал?

– Ну… всякие важные вещи. От Падуба и от Вико. Насчёт языка поэзии. Я ведь… мне надо будет кое-что написать.

– Ты словно на меня злишься. Почему это вдруг?

– Да нет, не злюсь. То есть злился… раньше. Это оттого, что у тебя всё так уверенно, победительно. Ты подкована в теории литературы. Увлечена идеалами феминизма. С лёгкостью вращаешься в хорошем обществе. Ты принадлежишь к другому миру – миру таких людей, как Эван… А я… у меня ничего нет. То есть не было. И я… я к тебе слишком привязался, слишком стал от тебя зависеть. Я знаю, что мужская гордость в наше время понятие устаревшее и не столь существенное, но для меня оно кое-что значит.