«Мы говорим, что являемся правителями этой страны, – размышляла я, – но не соблюдаем установленных в ней законов. Мы говорим, что руководим ее населением, но даже не пытаемся обеспечить народу мир и процветание. Мы, аристократы, без конца ссоримся друг с другом, и наши ссоры приносят в дома этих людей смерть и разорение, но нам по-прежнему кажется, что наши мнения, наши планы и наши мечты куда дороже их безопасности, их жизни, здоровья их детей».

А еще я думала о королеве, скачущей сквозь ночь на лошади, подкованной задом наперед, чтобы никто не понял, куда именно она направляется. Я думала об ее армии, которая полегла, уткнувшись носом в грязь речушки Хемпмилл, и о том, что, возможно, среди погибших – мой муж и мой сын.

Жена кузнеца, которую звали Гуди Скелхорн, заметив, что я вдруг смертельно побледнела, с тревогой спросила, не расстроил ли мне желудок их суп.

– Нет, конечно, – ответила я. – Просто я очень боюсь за мужа – он сегодня был там, на поле боя.

У меня не хватило сил поделиться с ней своими страхами, да она и не стала проявлять любопытство.

Она только покачала головой и заметила, что времена нынче ужасные. Слова она произносила с незнакомым акцентом, сильно растягивая гласные, и я с трудом ее понимала. Затем она постелила на кишащий блохами соломенный матрас какой-то грязный коврик – это было их лучшее ложе, возле самого очага! – и сказала, что я могу ложиться спать. Я поблагодарила ее и легла; и она улеглась со мною рядом, а с другого бока – еще и ее дочь. Мужчины устроились по другую сторону очага. Спать я, естественно, не могла: лежала на спине и ждала, когда кончится эта долгая мучительная ночь.

В темноте на деревенской улице время от времени раздавался топот копыт и чьи-то крики. Мы с хозяйкой дома и ее дочкой дрожали от ужаса, прижимаясь друг к другу, точно испуганные дети. Вот что это такое – жить в стране, постоянно пребывающей в состоянии войны. В этих бесконечных сражениях нет ничего от изящества турниров или от поэтического вдохновения, порожденного высокими идеалами. Они лишь приносят горе и страдания бедным женщинам, которые настороженно прислушиваются в ночи к топоту конских копыт у порога дома и молятся Богу, чтобы эти всадники не остановились и не начали барабанить в хлипкую дверь.

Когда наступил рассвет, хозяйка встала и осторожно выглянула наружу. Потом, решив, что можно выходить без опаски, она спустилась во двор, созвала кур и выпустила из свинарника поросенка, который, бродя по улице, будет подъедать всякие отбросы. Поднявшись с постели, я тут же принялась чесаться: мои руки, шея и лицо были покрыты укусами насекомых. Волосы совершенно растрепались и прядями спадали на лицо, от аккуратно заплетенной и уложенной на макушке косы ничего не осталось; а еще я чувствовала себя ужасающе грязной, мне казалось, что от меня просто воняет. Но я была жива! Нет, я не стояла на дороге, направляя победоносных йоркистов по ложному пути, как просила меня королева; я спряталась в бедном крестьянском домишке и была очень благодарна его хозяевам за то, что они оказались так добры ко мне. Всю ночь я не сомкнула глаз, вздрагивая от каждого шума; я спала на грязной соломе, но я готова была на все, лишь бы остаться в живых, лишь бы утром узнать, что мой муж и мои сыновья живы. Я и сейчас была исполнена страха и ощущала себя жалкой и ничтожной, а вовсе не гордой герцогиней.