Пока Генрих был в отъезде, я съездила к матери, заранее испросив у настоятеля Бермондсейского аббатства разрешения приехать и остаться на какое-то время. Я сказала, что мне необходимо удалиться от света, посоветоваться с ним насчет моего душевного здоровья и попытаться это здоровье как-то восстановить. Настоятель, разумеется, разрешил мне приехать и посоветовал взять с собой своего духовника. Я написала матери, чтобы сообщить ей о своем приезде, и получила в ответ коротенькую теплую записочку: она писала, что будет мне очень рада, и просила привезти моих младших сестер. Однако я их брать вовсе не собиралась. Мне необходимо было поговорить с матерью наедине.

В первый вечер мы обедали с ней в трапезной монастыря, где одна из монахинь вслух читала Священное Писание. Чисто случайно это оказалась история Руфи и Наоми, посвященная невероятно сильной любви дочери к своей матери,[55] настолько сильной, что девушка предпочла остаться с ней, а не строить свою собственную жизнь. И весь тот вечер, прежде чем помолиться и лечь спать, я думала о верности своей семье и любви к своей матери. Мэгги, приехавшая вместе со мной, моя самая верная, любимая и любящая подруга, помолилась вместе со мною, а затем с трудом взгромоздилась на вторую половину нашей широченной кровати, и я предупредила ее:

— Ты уж как-нибудь постарайся заснуть, потому что я никак не могу заставить свои мысли успокоиться.

— Ничего, — ласково сказала она, — когда уснешь, тогда и уснешь. Я все равно по крайней мере раза два за ночь просыпаюсь и встаю на горшок. Стоит мне повернуться на другой бок, и ребенок у меня в животе тоже начинает поворачиваться и брыкаться, вот и приходится вставать, чтобы помочиться. И потом, утром ты так или иначе получишь ответы на свои вопросы, или…

— Или что?

Она усмехнулась.

— Или твоя мать, как обычно, не пожелает их тебе дать. Честно говоря, твоя мать — величайшая из всех королев, каких только знала Англия. Кто еще возносился так высоко? Кто сумел быть храбрее этой женщины? Да и более непокорной королевы, чем она, в Англии и не было!

— Это правда, — сказала я. — Ладно, давай-ка теперь обе постараемся уснуть.

Через несколько минут Маргарет уже дышала ровно и спокойно, но я лежала с нею рядом без сна, прислушивалась к ее мирному дыханию, и смотрела, как с наступлением осеннего рассвета постепенно бледнеет небо, видимое сквозь щели в ставнях; затем я встала и стала ждать, когда колокол возвестит начало утренней службы. Сегодня я непременно спрошу у матери, что ей обо всем этом известно, решила я, и не приму никакого иного ответа, кроме правдивого.