– Помилуй ее Господи! Что ответил кузен Генри?

– Ничего. От изумления не мог говорить. К тому же что ему было говорить? Мы все думали, что она свела его с ума, все считали, что она всех вокруг сводит с ума, он был не в себе, как помешанный, так кто скажет, что это не было колдовством?

– Мы видели, что она вертит им как хочет, – раздраженно отвечаю я. – Никакой тайны в этом не было, никакого волшебства. Ты не понимаешь, что Джейн Сеймур подталкивают к той же игре? Шаг вперед, шаг назад, почти соблазнилась – и тут же отпрянула? Мы разве не видели, как король сходил с ума по десятку женщин? Это не волшебство, это то, как ведет себя любая потаскуха, если у нее есть капля ума. Разница в том, что Болейн была смышленее прочих, за ней стояла семья, – а королева, Господь ее благослови, старела и не могла больше иметь детей.

– Да, – одумывается Гертруда. – Да, ты права. Но все же, если король думает, что его околдовали, если король считает ее ведьмой и полагает, что этим объясняются ее выкидыши, – это все, что имеет значение.

– И что еще имеет значение, так это как он собирается в связи с этим поступить, – говорю я.

– Он ее оставит, – с торжеством произносит Гертруда. – Обвинит ее во всем и оставит. А мы, и Кромвель, и все, кто к нам близок, поможем ему это сделать.

– Как? – спрашиваю я. – Именно над этим Монтегю сейчас трудится с Кромвелем, Кэрью и Сеймуром.

Она улыбается.

– Не они одни, – замечает она. – Десятки других людей. И нам даже не придется действовать самим. Этот дьявол Кромвель все за нас сделает.

Я остаюсь отобедать с Гертрудой и осталась бы еще на дольше, но днем за мной является один из людей Монтегю и просит меня вернуться в Л’Эрбер.

– Что случилось?

Гертруда выходит со мной во двор конюшни, где стоит под седлом моя лошадь, готовая к отъезду.

– Не знаю, – отвечаю я.

– Но ведь нам ничто не угрожает? – осведомляется она, вспоминая наш тайный тост за обедом: за падение Анны и за то, чтобы король пришел в себя и назвал принцессу Марию своей единственной истинной наследницей.

– Не думаю, – говорю я. – Монтегю бы меня предупредил. – Думаю, у него для меня есть работа. Возможно, мы наконец-то начали брать верх.

Л’Эрбер, Лондон, май 1536 года

Монтегю меряет шагами нашу личную часовню, словно хочет бежать на побережье, к услужливому шкиперу в Грейз и уплыть к брату Реджинальду.

– Он сошел с ума, – шепотом произносит Монтегю. – Думаю, теперь он на самом деле сошел с ума. Все в опасности, никто не знает, что он сделает в следующее мгновение.

Меня поражает эта внезапная перемена. Я откладываю плащ и беру сына за руки.