Какое милое, невинное и вместе с тем хорошенькое личико было у нее! Она непременно должна стать его названой дочерью. Слушая разговоры присутствующих и мелкие остроты Катерины, отвечая на вопросы Мартины и Иоанны, старый ученый мысленно представил себе Филиппа мужем Пульхерии, а вокруг них хорошеньких малюток.

Он приехал сюда с целью утешить осиротевшую семью и разделить ее горе, и вместо того ему пришлось провести в гостях такой веселый час, каких Горус Аполлон не знал уже давно.

Его приняли вместе с прочими посетителями в виридариуме, где теперь ярко горело несколько ламп. Посетитель не раз оглядывался на двери внутренних комнат, выходивших в эту центральную часть дома, и соображал про себя, какое дать назначение каждой комнате впоследствии.

Вдруг позади него раздались легкие шаги; матрона встала с места, Катерина бросилась кому-то навстречу; минуту спустя жрец увидел перед собой высокую фигуру девушки в траурной одежде. Вошедшая приветствовала с благородным достоинством жену сенатора, обменялась сочувственным взглядом и грустной улыбкой с домашними, а когда ей назвали имя старика, подошла к нему с протянутой рукой. По одной беломраморной холодной гибкой руке можно было узнать в ней патрицианку. Действительно, как чудно хороша была эта женщина! Горус Аполлон не помнил, чтобы ему случалось видеть когда-нибудь такую красавицу. Она, бесспорно, могла назваться безукоризненным творением Божьим и невольно вызывала на поклонение, как неприступная богиня. «Но пусть дочь Фомы не рассчитывает видеть меня у своих ног!» — злобно подумал жрец, не находя ничего привлекательного для себя в мраморных чертах ее бледного лица, казавшегося еще бледнее от траурной одежды. Гордые глаза Паулы, по его мнению, были лишены согревающего света, в ее великолепно очерченной груди не могло биться любящее сердце. Рукопожатие девушки заставило старика невольно содрогнуться, а ее приход, по-видимому, привел в замешательство присутствующих.

Так было и на самом деле.

Паулу вызвали, чтобы приветствовать обеих посетительниц: сенаторшу и Катерину. Дамаскинке показалось, что знатную матрону привело к ней обычное любопытство; кроме того, все, напоминавшее Элиодору, заранее отталкивало ее. К Катерине она потеряла всякое доверие. Вчера в дом Иоанны приходил аколит, состоявший при особе епископа. Руфинус лечил его сына, у которого болела нога, и поэтому этот человек, помня благодеяние, счел нужным предупредить вдову, чтобы она остерегалась дочери Сусанны.

По его словам, молодая девушка несколько недель тому назад пришла к Плотину, выдала ему важную тайну, касавшуюся Руфинуса, и советовала епископу немедленно отправиться в Фостат. Дамаскинке сначала не верилось, что хорошенькая резвушка могла поступить так предательски, но ее привычка подсматривать и подслушивать то, что делается в соседнем саду, внушала невольное подозрение. Сверх того, никто, кроме нее, не мог сообщить Плотину подробностей бегства монахинь. Достоверные сведения аколита о плане бегства не допускали никаких сомнений.