Я взглянул на часы.

– У нас есть время посмотреть одну картину.

– «Весну» Боттичелли?

Я указываю на вход:

– И никакой очереди.

Кассы закрываются. Я сую в руки ошалевшему контролеру две двадцатиевровые купюры, и мы бежим наверх, в тот зал, где, как я помню, висят полотна Боттичелли.

– Господи, какие потолки! – восхищается Тесс, пока мы пробегаем по коридору. – Никто даже не упоминает, что здесь еще и такие потолки!

Мы прибегаем в зал, где висят две из тех картин, которые знает весь мир. И в зале – печальный смотритель, он явно надеялся, что его рабочий день на сегодня уже закончился.

– В этой картине столько всего происходит, что можно смотреть на нее весь день и продолжать замечать новые детали, – говорит Тесс, приближаясь к «Весне», насколько это возможно.

– Здесь изображены пятьсот видов растений и больше ста видов цветов, – вспомнил я.

– Ты их сосчитал?

– Нет, я это прочитал, – смеюсь я.

– Она такая огромная! – говорит Тесс. – Я и не представляла, что она такая огромная! У меня есть постер, но он всего метр в ширину. Цвета отличаются от других картин, да? Столько зеленого. Кажется, что эта картина религиозная и языческая одновременно, правда? Если подумать, что Венера – это Богоматерь, а все эти боги – святые… Ох, я бы могла эту картину месяц рассматривать. О, смотри, что это?

Она идет к «Рождению Венеры», что на соседней стене, привлеченная маленьким барельефом перед картиной.

– Это, наверное, для слепых, чтобы они тоже могли «увидеть» картину, – замечает она. – Как метод Брайля, только для картины. Здорово, да?

Мы по очереди закрываем глаза и проводим рукой по барельефу.

– Как ты думаешь, когда слепой проводит рукой по картине, его мозг рисует изображение так же, как мы видим изображение во сне, с закрытыми глазами?

С ее комментариями я все вижу словно впервые.

– Как думаешь, можно ли вообще понять, что значит быть кем-то другим? – Она задает вопросы, из которых большинство наших ровесников уже «выросло», их это не интересует.

Смотритель в очередной раз многозначительно покашливает.