…

…

Боже мой, на следующий день Ринальди мне говорит, что бейсбольные мячи действительно прибыли. Их привезли на военном самолете. Коробку открывал все тот же плюющийся даун. От него-то Ринальди и узнал о мячах. Наверное, этот придурок решил, будто их прислали специально, чтобы он мог придумать новую игру «плевбол» и развлекаться в свое удовольствие.

Тогда Ринальди рассказывает, что плюющегося бедолагу зовут Ронский и он все время плюется, потому что постоянно ощущает во рту неприятный вкус. Он наглотался песка, врезавшись в него где-то на пляжах Нормандии, да так сильно, что даже заработал себе дальнозоркость. В разных палатах он провел здесь несколько месяцев и все это время плевался так, что ни одна из них не успевала просохнуть. У него даже началось обезвоживание организма.

Стоит лишь разобраться как следует, и тогда можно начинать жалеть всех подряд, и ненавидеть уже становится некого.

По правде сказать, мне до самого конца не верилось, что мячи могут оказаться здесь. Интересно, Пташкина старуха действительно хранила их все эти годы или просто пошла и купила уйму старых мячей, чтобы прислать сюда?

— Извините, сэр, мне хотелось бы приобрести у вас пару сотен подержанных бейсбольных мячей, чтобы послать их в дурдом, так как это может помочь моему спятившему сыночку, который вообразил себя канарейкой.

Ринальди говорит, что там целая коллекция всевозможных мячей, настоящее попурри. Каких только нет: от почти новых до таких, которые целиком обмотаны изолентой. На них, по его словам, даже выросла плесень. Нет, мячи, должно быть, те самые, — где она их только держала?

И вообще непонятно, какого черта она это делала, на что рассчитывала. Ведь оттого, что она их прятала, бейсбольное поле не могло исчезнуть. Прикарманивая мячи, она ничего не добилась, разве что нажила врагов. Это неразумно. Впрочем, в жизни мало чего осталось разумного.

Какого черта, например, Птаха сидит в своей палате и пытается отрастить перья, а я прячу лицо под бинтами? До меня наконец начало доходить, что я не желаю с ними расставаться. Не хочу, чтобы все видели мое открытое лицо. И дело вовсе не в том, что меня заботит, как я стану выглядеть без бинтов. Доктора в Диксе уверяют, что все будет в порядке. Физиономия первый сорт, даже почти без шрамов.

Но у меня в мозгу засела дурацкая мысль, что вот, мне придется вылезать из этих бинтов, словно бабочке из кокона, а я уже привык быть гусеницей. Верней, еще не перестал ею быть. То есть умом я, конечно, понимаю, что на самом деле теперь я бабочка и что роль гусеницы позади, но вылезать я все равно не готов.