— Понимаешь, Птаха, мне было бы на все это глубоко наплевать, если бы все эти годы у меня так хорошо не получалось дурачить самого себя. Меня бы сейчас это так не трогало, если бы я не выглядел таким идиотом. Да и ты такой же, сам знаешь. Даже страшно подумать, насколько просто им оказалось превратить нас в таких же, как все. На нас надевают какую-то форму, дают по винтовке, обучают каким-то приемам, и вот мы уже всего-навсего имена в списке роты, некто, кого можно назначить в наряд, на пост или в патруль. С нами можно покончить — комиссовать, демобилизовать, внести в список потерь и так далее, но почему-то никому не важно, кто мы и кем были.
Мне, похоже, еще долго придется себя убеждать, будто Альфонсо Колумбато является кем угодно, только не еще одним куском пушечного мяса с хитрой системой управления. Сейчас мне трудно поверить снова, что я — это я, а не часть общего целого.
— Ну скажи на милость, что все это значит, черт побери? Чего ты хочешь добиться? Посмотри на себя со стороны! Или ты на всю жизнь останешься таким, как сейчас, и тебя до конца твоих дней станут кормить с ложечки и оберегать от сквозняков, или ты выздоровеешь, вернешься к людям. Ежели ты предпочтешь остаться в своем выдуманном птичьем мирке, они это прекрасно переживут и спишут тебя по графе «расходы». А если вернешься в большой мир, то можешь заниматься чем угодно, даже не важно, чем именно, — пойдешь учиться, или найдешь работу, или снова начнешь выращивать канареек. Давай, у тебя для этого все есть. Ты будешь здоров раньше, чем успеешь об этом подумать… Даже если ты ухитришься достать до собственной шеи и перекусить себе яремную вену, они и тут не удивятся: у них разработана целая система и есть формы на любой случай, которые остается только заполнить и все такое, — может, они только этого и ждут. Я даже не знаю, кто такие эти
Я умолкаю. Какой смысл говорить обо всем этом. Просто мне хочется, чтобы Птаха знал: не одному ему мир кажется таким дерьмовым. А вдруг, если он поймет, что я с ним и он не единственный, кто так считает, это сможет помочь?
— Послушай, Птаха. На следующей неделе мне собираются сделать еще одну операцию, чтобы окончательно подштопать лицо. Это значит, что мне придется уехать. Здесь мне осталось пробыть всего день или два. Если я тут задержусь, то меня могут запереть в одной из соседних палат надолго. Этот говнюк Вайс подбирается все ближе и ближе. Бог знает, что он может придумать, если ему удастся получше заглянуть в мою голову… Будь с ним начеку, Птаха, это настоящий сукин сын. Он умеет влезть в душу в тот самый момент, когда ты меньше всего ожидаешь. Увидишь, он еще сделает о тебе доклад на ближайшем съезде психиатров. Он вовсе не хочет тебя вылечить, ты нужен ему именно такой, как есть. Твое преимущество в том, что он не знает, что ты птица. Когда он это вычислит, тебе несдобровать… Возможно, он сделает для тебя нечто вроде гигантской клетки с насестами, кормушками и всем остальным. Отыщет твой старый голубиный костюм и за счет вооруженных сил, спецрейсом, полетит с тобой на какую-нибудь большую конференцию. Он станет держать тебя в этой клетке и читать лекции на тему «Человек-птица». А когда выжмет из тебя все, что удастся, то, может, продаст тебя в цирк… Я вижу это как наяву. Звучат трубы, и слон в попоне с блестками ввозит небольшую тележку. Она покрашена в красный и черный цвета, на ней стоит золотая клетка. Цирковой оркестр играет мелодию «Он только птица в золоченой клетке», и появляешься ты, облаченный в птичий костюм, только на этот раз это костюм канарейки. Десять тысяч канареек будут ощипаны, чтобы сделать такой костюм. Ты начнешь прыгать с насеста на насест, понемногу щебетать, а может быть, просвистишь несколько песен для публики. Тебе устроят гнездо гигантских размеров, ты запрыгнешь в него и будешь высиживать яйца размером с человеческие. А в качестве финала похожий на гнома клоун станет дубасить тебя по голове резиновым червяком. Ты обожрешься этим своим птичьим кормом.