РоманыПташкастр 252
Светлый фон
Я лечу следом за ней, недоумевая, откуда она знает мое имя. В моем сне образуется какая-то брешь. Чего-то я не понимаю. Та ли со мной сейчас Перта, которая на самом деле находится в вольере, или совсем другая? Знает ли она мое имя потому, что его знаю я? Неужели я все-таки ее полностью выдумал? Вместе с ней лечу к воде. Она сидит на краю масленки и ждет. Я присаживаюсь рядом. Она погружает свой клювик в воду и плещет ее на меня. Мне до сих пор никогда не доводилось купаться в облике птицы, и я не очень хорошо знаю, как это делается. Погружаю клюв в масленку и тоже плещу на Перту. Выходит довольно неуклюже. Перта смотрит на меня пристальным взглядом. Затем опять плещет на меня воду. Я плещу на нее. На этот раз получается лучше. Я ужасно боюсь, что Перта догадается, что я не птица, а парень, и начнет бояться меня. Так между нами встают вина и страх. Перта чувствует это. Она смотрит на меня, потом опускается в воду. Солнечный луч опять преломляется в хрустале и разлетается цветными брызгами. Когда Перта осыпает меня каплями-бисеринками, я словно купаюсь в их радужном свете. Потом я и сам оказываюсь в хрустальной масленке — трепеща, исчезая и растворяясь в этом свете, в воде, в Перте. Меня словно несет на своих волнах неведомая музыка. Похоже, она рождается в нас самих, и мы под нее танцуем. Я повторяю каждое движение Перты. Мне даже не нужно петь. Я вдруг понимаю, что она танцует каждый раз, когда слышит пение кенара, — наверное, это делают все канарейки. Это еще кое-что из того, о чем нельзя узнать, не будучи птицей: канарейки танцуют.

Промокнув насквозь, мы заканчиваем купание и вместе облетаем всю клетку. Мы стали тяжелыми от впитавшейся в перья влаги. Летя по воздуху, мы ощущаем то же, что, должно быть, чувствует какой-нибудь мальчишка, плывя против течения. Мы продвигаемся очень медленно. Преодолеваем неподатливое пространство, боремся за каждый дюйм воздуха. Капли воды срываются с наших крыльев, и мы словно кропим ими друг друга. Я по-прежнему следую за Пертой, не сводя с нее глаз и повторяя все ее движения. Похоже на продолжение танца, только теперь его элементы стали медленнее, но это все-таки танец. Перта видит, что я наблюдаю за ней. В ее глазах я вижу немой вопрос. Наверно, птицы никогда не смотрят друг на дружку так, как я смотрю на нее. А я гляжу на Перту, во-первых, потому, что это доставляет мне удовольствие, а во-вторых, мне хочется узнать, что надо делать птице после купания.

Промокнув насквозь, мы заканчиваем купание и вместе облетаем всю клетку. Мы стали тяжелыми от впитавшейся в перья влаги. Летя по воздуху, мы ощущаем то же, что, должно быть, чувствует какой-нибудь мальчишка, плывя против течения. Мы продвигаемся очень медленно. Преодолеваем неподатливое пространство, боремся за каждый дюйм воздуха. Капли воды срываются с наших крыльев, и мы словно кропим ими друг друга. Я по-прежнему следую за Пертой, не сводя с нее глаз и повторяя все ее движения. Похоже на продолжение танца, только теперь его элементы стали медленнее, но это все-таки танец. Перта видит, что я наблюдаю за ней. В ее глазах я вижу немой вопрос. Наверно, птицы никогда не смотрят друг на дружку так, как я смотрю на нее. А я гляжу на Перту, во-первых, потому, что это доставляет мне удовольствие, а во-вторых, мне хочется узнать, что надо делать птице после купания.