…То есть когда я на него смотрела в зале суда и у меня земля уплыла из-под ног, и слух отказал, и голова перестала соображать, он, Говоров, спокойно выслушал приговор в здравом уме и трезвой памяти…

— Плевакин только что повторил. Специально для меня, — выдержав мой взгляд, уточнил Никита.

Дима, посмотрев на нас с недоумением, вздохнул и вышел, проявив, как всегда, сообразительность и деликатность.

— Чайник сейчас закипит, Елена Владимировна, и кофе есть, — напоследок сказал он, многозначительно улыбнувшись.

Мы остались одни.

Тишину нарушал шум закипающего чайника.

— Мог бы и позвонить, — сказала я и, не глядя на Говорова, достала из шкафа две чашки. — Кофе будешь?

— Я думал, ты сама позвонишь. Кофе не буду.

Такой ответ разозлил меня еще больше, чем с ходу озвученный приговор. Я спрятала чашки обратно в шкаф и выключила чайник.

— Зачем пришел тогда?

— Я могу уйти…

Его глаза потемнели от обиды, и он сделал шаг к двери, чтобы уйти — может быть, навсегда — из моей жизни.

Я понимала, что делаю ошибку, жалеть о которой начну сразу же, как только за ним захлопнется дверь, но все равно пожала плечами и равнодушно сказала:

— Иди.

Дверь захлопнулась, я осталась одна со своей глупой гордостью, со своими дурацкими принципами и старомодными убеждениями.

Ну и пусть, стараясь не зареветь, решила я. Лучше не делать ошибок, чем потом расхлебывать их ценой своего здоровья и нервов.

Разве я плохо живу?

Разве нам с Сашкой плохо живется?

На ипотеку пока не решились, но ремонт уже делаем — обои, линолеум, штукатурка, краска и плитка закуплены и лежат дома, занимая полквартиры и дожидаясь своего часа.

Зашел Дима, озадаченно посмотрел на меня.