Он поднимает окно, въезжает в поток машин и исчезает в глубине.
– Он милый, – говорю я.
Вик отворачивается от дороги и смотрит на меня:
– Ты милая.
От смеха у меня изо рта вырывается облачко дыма.
Вик подходит на шаг ближе:
– Мне жаль, что ты куришь.
– Не указывай мне, что делать.
И Вик целует меня, пока в нас врезаются волны людей, и я роняю сигарету, и он сует руку мне под шапку. Его рука холодит мне бритый висок. Его другая рука лежит у меня на спине, и я чувствую, как он волнуется, как тщательно просчитывает каждое движение, но это не важно. Мне нравится его просчитывание. Губы у него холодные и твердые. Я держу глаза открытыми, потому что знаю, что закрыть свои он не может, и мы находим сладость в нашей взаимной осознанности. Это асимметричный пир с открытыми глазами, панковскими стрижками, открытыми ртами, холодными зубами, подвижными языками. Поцелуй заканчивается как все поцелуи: мы ему надоели, когда он нам – еще нет.
– Ты почувствовала? – спрашивает Вик.
Между нами все еще висит слабоватое облачко дыма.
– Что?
– Мою улыбку. Я хотел, чтобы ты почувствовала.
Я встаю на цыпочки и целую его в лоб, потом в нос, потом в губы, потом в подбородок.