В комнате напротив было тесно и сыро как в густом лесу. Около окна на крюки, привинченные к облезлому потолку, был подвешен большой полог, сырой и вонючий. Сквозняк загадочно колыхал его, пронося через весь дом запах клопов и немытых постояльцев. В тесной комнатке сейчас ютились человек 15-20, если не больше. Для того чтобы войти в эту ядовитую муть, надо было сделать над собой огромное усилие, оторвать ногу от скрипучего и липкого пола и ступить вперед. Народ в комнате представлялся Леше хаотично разбросанными трупами. Мутные взгляды людей, прислонившихся к стенам или лежащих на полу и матрасах, то и дело бегали по Вершинину, выглядевшему как свежая банка йогурта, которую поставили в холодильник, где уже давно все протухло.

Тимофей продолжал мучить Леху и держать его голову так, что тот, не отрываясь, смотрел на антураж комнаты. На полу почти вплотную к нескольким разваленным тахтам, каркасу сетчатой кровати и единственному покосившемуся креслу были расстелены грязные провонявшие матрасы, на которых места свободного не осталось от следов, оставленных продуктами жизнедеятельности человека. Матрасы предназначались для тех, кто не успел занять хоть какую-нибудь мебель. Кто не успел занять матрасы – располагались прямо на полу. Кому-то и таких лежачих (это сугубо по состоянию) мест не доставалось – такие сидели в углах и в проходах, прилипнув к холодным стенам.

Движняк на этой свалке еще тот, но не сейчас – в это время желающих маловато: никто не желал светиться здесь днем. Здесь те, кто ждал своего часа, своей дозы, или те, кто не смог со вчерашнего унести отсюда ноги. Весь аншлаг ночью – все прибегают: и нарики, и Трофимовские, и алкашня, и местная шпана. Тут с крутыми и дорогими клиентами работать не привыкли, поэтому все как в нецивилизованных джунглях.

Леха пристально разглядывал обитателей притона. Бледные опухшие мужчины сидят на диване, словно грибы, выросшие на пеньке в чаще. В единственном кресле разлеглась полуголая разбухшая девица, лениво смотрящая в стенку. На сетчатой кровати, повернувшись к пологу, лежали, словно в узел завязались, совсем еще молодые парни и девочки, худые и израненные, – Вершинин недолго рассматривал их спины. С остальными был полнейший беспорядок. Все сидели и валялись: кто схватившись за плечи, кто – за руки или голову, кто спал, кто уже очнулся и боязливо сидел, обняв ноги исколотыми руками, а кто-то свернулся калачиком и лежал, вздрагивая и ворочаясь, будто змеи, а кто-то и вовсе уткнулся в угол, закрыв лицо грязными ладонями. Слышались стоны, невнятные разговоры в бреду. Почти не наблюдалось движения в этом месиве: редко кто шелохнется, кашлянет, сплюнет или еще чего. В комнатушке дурман, хоть падай, обстановка дикая, словно в загоне у домашнего скота. А чуть что заболит или кому-то чего не достанется, шум поднимется еще тот – вплоть до драк, поножовщины и убийств.