Вид Трофима вызывал мерзкий холодок по спине Вершинина. Но и от него пришлось отвлечься, ведь холодок мгновенно сменился на поразившую все тело дрожь от одного неприметного щелчка от взвода пистолетного курка, который показался Леше таким оглушительным, что уши заложило. Медленно повернув голову, Вершинин увидел, как Тимоха с тем же непоколебимым выражением лица, с которым он убивал начальника охраны и его подчиненных, с теми же светящимися, как два минерала, желтыми глазами, гармонирующими с загорелым лицом, твердо держал пистолет («Узи» уже канул в лету), нацеливаясь на Лешин затылок и желая снести башку высокомерному мажору, надоевшему Тимофею за день.

– Рыпнешься, и я перережу тебе глотку, гандон, – произнес Трофим. – Я тут подумал: ты поработал хорошо, но неидеально – за свою наглую выходку ты заплатишь… Не знаю пока как: деньгами или жизнью. А насчет твоих заслуг я еще подумаю…

– Но как же?! Я же все сделал, – заскулил Алексей, не двигаясь.

– Раньше надо было думать, Лешенька. Ты ведь прекрасно знал, с кем связываешься и на что идешь – не надо было перегибать палку, зная наперед, что возмездие рано или поздно наступит. А теперь выходи из машины. Только без излишнего энтузиазма, я тебя знаю… А еще я знаю, что ты умный мальчик… не понял с первого, так поймешь со второго раза: нечего мускулами лишний раз играть – тебя не поймут, а жизнь отберут. Уверен, что ты не будешь этого повторять, – спокойно говорил Трофим.

Влад принял Леху Вершинина у водительской двери, припечатал к машине, определив его ладони на крышу «BMW» и ударив по Лешиным кроссовкам, чтобы тот расставил ноги, словно во время обыска. Подняв голову, Алексей увидел, как к нему направляется Трофим. Оставалось только ждать: либо неминуемого конца, либо чудесного спасения.

«Когда я услышал все, что сказал мне в машине Трофим, я вдруг осознал очевидное: я пропал, я приговорен… А может, обойдется все? Да уж, малы мои шансы… Вряд ли они не шлепнут меня после всего – жестоко, изящно, мучительно… Но я все-таки продолжаю надеяться… на что-то… Странно, как долго я летаю в облаках: так бы давно надежду потерял, но все знают, что она умирает последней – потеряю ее, и смерть настигнет меня. Можно подчиниться и смириться, а можно попытаться спастись. А есть ли смысл? И там, и там смерть. Даже если я буду их умолять, в чем угодно клясться… Как Гончаров, кстати. Со всеми мне точно не справиться. Ежели по-одному? Нет, не вариант. Все нынче кучкуются – мирятся со стадным дебилизмом – одному сейчас не выжить, даже высокомерному уроду, уверенному, что он независим и ни в ком не нуждается. Так же и у них. Глупо им противостоять, зарывать себя и унижаться. Но я ведь гордый – какой будет позор, когда все узнают, что Вершинин сдох как трус. А стоит ли оно того? Репутация у меня не очень… давно уже получается уворачиваться от смерти… Господи, помоги же мне хоть раз в моей дурацкой жизни! Ты же не дал пистолету выстрелить, помнишь?!»