Этот день был роковым. Леша никогда раньше не сталкивался со смертью так часто, как сегодня – он даже привык к этому непривычному ощущению легкой чертовщины и возможности вершить судьбы таким бесчеловечным способом. Его даже угораздило умертвить пару-тройку человек – за несколько часов Вершинин совершенно очерствел сердцем, став жестоким, беспощадным и бездушным убийцей, что отлично характеризовало начавшуюся агонию его души.

Сейчас Леша не без удовольствия и сладкого чувства отмщения и победы наблюдал, как умирал его друг, как его твердое и напряженное тело стало вдруг расслабленным, мягким и легким, как рот Виктора чуть-чуть приоткрылся, а в глазах погас тот особенный живой огонек, как его очи помутнели. Леша видел, как лицо Ретинского вмиг лишилось всех эмоций, намоченные водой руки сначала сжались в кулаки, а потом и опустились по швам. Витя не издал ни малейшего звука, хотя в момент своей смерти хотел сказать многое, выразить все свои чувства искусным русским матом, проклянуть Вершинина, подобравшегося сзади. Алексей не отпускал горлышко, продолжавшее поглощаться телом Ретинского, хотя убийце казалось, что он никаких усилий не прикладывал – он вгонял осколок на автомате, сжимая плечо Ретинского и пачкаясь хлеставшей из раны кровью. Здесь невозможно было выжить. Витя и не сопротивлялся.

Ретинский умирал, разглядывая в зеркале отражение своего убийцы. Вершинин торжествовал, не понимая, что ему делать дальше. Его рассудок мутнел с каждой секундой. Может быть, сопротивление Вити встряхнуло бы его, но Ретинского теперь не было на свете, осталось лишь его безжизненное и опустошенное тело. Он будто все знал заранее, принял смерть без сопротивления, минуту назад желая причинить боль и страдания Вершинину, с которым так резко поменялся ролями. Лешин друг слегка вздрогнул и повалился на пол. Леха не стал останавливать его стремительное падение, а лишь подтолкнул его, нажав на бутылочное горлышко, которое беспощадно прорезало человеческую плоть, так и оставшись в боку умершего.

Прислонившись к холодной стене, Вершинин схватился за трубу. Его руки от кистей до локтей были запачканы кровью друга, пролитой зря, пролитой рукой недостойного человека.

– Только я здесь указ… и никто больше, – прошептал Вершинин.

Зловещие руки этого человека сделали столько плохого и неприятного за всю жизнь и за сегодня в частности, что все накопившееся внезапно захлестнуло Вершинина, как цунами. Его чуть не стошнило. Тут квартиру осветил ярчайший проблеск молнии, а грохот грома, напоминающий мощнейшую артподготовку, заставил содрогнуться весь дом. Леху как по щекам шибанули. Он посмотрел в темный коридор, участочек которого был освящен ярким светом из ванной, а потом повернул голову и обнаружил, что Виктор Ретинский лежит на кафеле мертвее всех мертвых, уставившись глазами в потолок. От его тела по светлому кафелю медленно растекалась жирная бурая полоска.