– О, учитель, – наконец вставил Халосет, когда Тутмес переводил дыхание для новой тирады. – Этот кувшин сделал не я.

– Как жаль, – тут же ответил скульптор, отводя в сторону мутноватый взгляд. – Наверное, ты хочешь мне сказать, что основательно потратился на это гончарное чудище и желаешь получить еще дебенов?

– Да нет же, почтеннейший! – в нетерпении воскликнул Халосет. – Я хочу только, чтобы ты посмотрел на это!

– Что ты кричишь на меня! – вдруг зло и резко спросил Тутмес. – Может, ты уже не считаешь меня своим мастером? Ну еще бы – я всего на восемь лет старше тебя, чему я могу научить такого работягу и умницу, как ты? А, может, я допустил ошибку, сделав тебя своим другом и пустив тебя в свой дом? В тот дом, где я больше гость, чем ты, мой ученик?

Халосет промолчал.

– А у меня нет угла, где я мог бы чувствовать себя независимым, – продолжал рассуждать Тутмес. – Мой дом – мастерская, у меня столько работы, что я не успеваю спать и есть… И я знаю, у меня появились завистники. Они есть у каждого. И у тебя тоже. А чему они завидуют? Тому, что я на хорошем счету у фараона? Или тому, что мне под силу работать сразу с камнем, не делая предварительных глиняных и гипсовых заготовок? Я устал от этой зависти! Она изматывает! И ты тоже чего-то хочешь от меня! Что тебя держит? Мое богатство? Моя слава? Или тоже зависть? Говори! Говори или уходи!

– О, учитель, – смущенно пожал плечами Халосет. – Если уйду я, ты останешься совсем один. Но одиночество хорошо лишь тогда, когда оно желанно, и его можно в любой момент прервать общением с теми, кто полон дружбы и любви к тебе. Зачем же ты сам лишаешь себя друзей?

Тутмес задумался.

– Ты отчасти прав. Я ценю одиночество, как может его ценить тот, кто способен месяцами никого не видеть, не выходить из дома и не и кем не разговаривать, занимаясь работой. Все это так. Но, прости, я не имею рядом человека, способного увидеть мир моими глазами, чувствовать моим сердцем. А может, я и не хочу, чтобы нашелся такой человек? – он тяжело вздохнул.

Тоска о чем-то недостижимом промелькнула на его лице.

Потом он вяло улыбнулся Халосету:

– Какая бешеная жара! Один глоток пива сделал меня злым и болтливым… Ужасно болит голова, – он поморщился и надавил пальцами на виски. – Ну, покажи, что у тебя?

Только теперь Халосет понял, что учителя на какое-то время одолел тот недуг, что случается с теми, кто употребляет пиво. Становились понятными и странная разговорчивость Тутмоса, и излишняя подозрительность, и внезапная злоба. С некоторых пор ваятель частенько обращался к помощи хмельного напитка, чтобы заглушить какие-то мысли, не дающие ему покоя.