– Алеша, пойдем – посмотришь… Тут есть что увидеть. Увидеть и выкристаллизоваться, – сказал он необычную фразу, появившись на пороге монастырской больницы, из которой, заметив Алешу, и вышел ему навстречу. Здесь всюду почему-то толпились люди, в основном крестьяне. Эта больница вплотную примыкала к надвратному храму св. Пантелеймона и находилась совсем недалеко от места вчерашнего полицейского «побоища» прорвавшегося внутрь монастыря народа. Это близкое соседство во многом способствовало тому, что обошлось (во всяком случае, пока) без смертей – монахи и сердобольные миряне сразу же отнесли покалеченных на койки, и им немедленно была оказана помощь.

Пройдя по коридору, они вошли в довольно просторную палату, где находились пострадавшие из мужчин. Дмитрий Федорович держал себя уверенно, и поверх сюртука был в каком-то широком, похожем на дворницкий, белом переднике. Видимо, по договоренности с отцом Паисием он исполнял послушание сиделки, или медбрата. В палате на шести из восьми стоящих там коек лежали покалеченные. У кого были сломаны руки, у кого ноги, у кого отбиты внутренности. У еще одного (это был высокий крестьянин с каким-то иступленным лицом) шашкой была разбита голова и даже задет глаз. Но тяжелее всего досталось цыгану. На него, уже упавшего на земь, сверху обрушился один из обрубков ветельных кругляков, которые полицейские метали в толпу, пытаясь перегородить поток вливающихся в проход людей. Мало того что руки и ноги были замотаны – их намертво оттоптали рвущиеся в монастырь люди – у него, судя по всему, еще и был сломан позвоночник, так как нижняя часть тела не подавала никаких признаков движения и жизни. Он пребывал в бреду и постоянно бормотал что-то невразумительное:

– Ча-гу-же-за… ча-у-у – же – са…

Митя прошел к прикрытому до пояса одеялом цыгану и присел рядом на свободную койку. Алеша остался стоять в основном проходе.

– Вот, Алеша, смотри, что проклятый жизненный реализм сделал с людьми. Помнишь-то разговор наш?..

Он поднял палец и уже открыл рот, чтобы что-то добавить, но неожиданно с противоположной стороны к Алеше обратился еще совсем молодой мужичок с замотанной, видимо, сломанной ногой, и огромным синяком на пол-лица:

– Барин, а барин? А правда говорят, что и быки телятся?.. А!?.. Барин, – а барин?

Это было сказано весело и с нескрываемой издевкой, что ясно читалась на заплывшем лице весельчака, кто и смотреть-то нормально мог на Алешу только одним глазом, так как из заплывшей синюшной глазницы соседнего сочилась сукровица. Алеша как-то болезненно перекосился в лице и переложил цилиндр из одной руки в другую.