Император соскочил на землю, прежде чем один солдат правой рукой поймал поводья. Оставив Инцитата эскорту, он вошёл в виллу и испытал разочарование, так как легендарный Юлий Цезарь — который в весьма зрелом возрасте полюбил юную Клеопатру — построил себе ничем не примечательную резиденцию в старом суровом стиле, без всякой фантазии. И в подобные комнаты он думал приводить такую женщину? Вообще-то говоря, вилла не нравилась и самому Юлию Цезарю, а за прошедшие годы здесь шарили многие руки. Сырой, затхлый, неприятный запах в полумраке вызвал у императора мысль вернуться в Рим, и тут он увидел, как в глубине атрия сторожа упорно пытаются распахнуть для него торжественный портал, не открывавшийся уже много лет. В проходе показалась терраса, балюстрада, а за ней провал.

Он вышел из комнаты и подошёл к балюстраде. Среди деревьев вдруг открывалась пропасть, и внизу, спокойное и тёмное в окружении обрывистых берегов, виднелось озеро. Всё вокруг покрывал густой лес, с берегов свисали переплетённые ветви.

— Священное озеро Неморенсис, — шепнул бледный поэт Клавдий. — С начала времён, ещё до рождения Рима, это озеро, горы, тёмный лес посвящены Диане.

Императора пригвоздило к месту неподвижное молчание воды — она была гладкой, как металлическая плита.

Манлий вполголоса проговорил:

— Старики рассказывают, что вулкан имеет двенадцать жерл, и это — самое глубокое.

И правда, склоны были сформированы лавой, а под землёй, в вулкане, возможно, всё ещё теплилась жизнь, проявлявшаяся в неожиданных сотрясениях почвы и ряби на воде.

— Но откуда берётся эта вода, не видно, как и не видно, куда она уходит, — объяснял Манлий, приглушая свой грубый акцент жителя Велитр.

Возможно, в этом выражалась почтительность, а возможно, дедовский страх. В озеро действительно текли только струйки священного ключа, но основная масса воды то и дело таинственным образом волнами набегала на берега, и местные люди выдолбили в камне длинный канал, чтобы отводить её в море.

На суровом северном склоне открывалась поляна, а внизу возвышалось единственное тёмное здание из серого камня — затвердевшей лавы давних извержений.

— Это храм богини, — показал рукой Клавдий, и все инстинктивно замерли.

— Так вот о чём говорил Витрувий? — спросил император.

— Именно так, Август, — ответил Клавдий и проговорил, словно цитируя поэму: — «Нет света, равного этому свету, когда чистая луна восходит на небе и смотрится в эту воду».

— Диана Свобода, — многозначительно улыбнулся Манлий, поскольку Диана была богиней рабов.

Император взглянул на него. С начала римской истории, с дней Менения Агриппы, храм Дианы Свободы в Риме на Авентинском холме, где 13 августа рабы отмечали праздник, был местом собраний плебса, а также антиаристократической политической партии популяров, к которой примыкал убитый Германик.