И винокурню, и конный завод, и дегтярню он в разное время завел по советам соседей-помещиков. Советы подавались от доброго сердца, да добра не несли. Чего-то важного Иван Матвеевич не понял, должно быть, и все его начинания оказывались несчастливыми. Он постоянно испытывал нужду в деньгах, а расходы росли. Пришлось заложить винокурню, потом и конный завод. Дегтярню в залог никто не хотел брать. А этот купчина, прадед которого был крепостным, все жиреет и наглеет. Давно пора сбить с него спесь. И с ядовитой улыбкой Иван Матвеевич говорит:

— Стало мне известно, Силантьев, что ты моих беглых людей подбираешь. Верно или поклеп на тебя возводят?

— Что вы, ваше сиятельство, — с испугом произнес купец. — На что мне беглые? У меня свободных людей довольно.

От внимания Ивана Матвеевича не укрылось, однако, что испуг Силантьева наигранный.

— Очевидец сказывал, — продолжал Иван Матвеевич, — кучер предводителя. Он-де высмотрел тут Арсения, бывшего моего конюха, от наказания ушедшего.

— Глядите сами, Иван Матвеевич, всех моих конюхов могу показать, — с невинным видом развел Силантьев руками.

— Ладно, погляжу.

То, что видел Иван Матвеевич, изумляло его. По всем направлениям были проложены дощатые мостки, и полуобнаженные мужчины беспрерывно катили по ним полные тачки глины. В одном месте они опорожняли свои тачки и другой тропинкой бежали обратно к ямам, где грабари вновь наполняли их тачки глиной. И всюду: на площадках ли, где женщины с подоткнутыми юбками месили ногами глину, у формовочных ли столов, или у печей — работа шла в скором темпе. Рабочие торопились, на ходу утирали пот, разъедавший глаза, не оглядываясь на Ивана Матвеевича, но опасливо косясь на купца. Проехала вереница водовозных бочек, несколько подвод с дровами. Завидя хозяина, возчики хлестали лошадей, с гиком проносились мимо.

— Боятся тебя, — с невольной завистью произнес Иван Матвеевич.

— А ведь пальцем никого не трону, — не без самодовольства ответил купец. — Разве что мальчонку за ухо потянешь.

— Криком берешь?

— Не без того. Так разве вы своих не наказываете куда более строго?

— Вот и удивляюсь: работа здесь каторжная, а делают ее люди с охотой. На моей же крутильне и детям делать нечего — велик ли труд коноплю чесать да пеньку вить? — а еле двигаются. Одни убытки несу. Думал даже, не бросить ли.

— Эх, мне бы ваших людишек с полсотни, — вырвалось у Силантьева. — Я бы не так еще развернулся. Одна беда — рук не хватает. Будь рабочих вдоволь — разве одними кирпичами промышлял бы? Гвоздильню мог бы поставить, да мельницу на реке, да суконную мануфактуру, да салотопню... Хватило бы на все капиталов, лишь рабочих кто дал бы!.. Право дело, пришлите мне ваших людей сколько, я хорошую цену дам — по гривеннику за голову.