Прошло четверть года, полгода, жители бились, презирая смерть, но нужда становилась острее, и наконец пришел голод со всеми его ужасами.

Когда был съеден весь скот, дошла очередь до лошадей, ослов, верблюдов, потом стали есть собак, кошек, певчих птиц, обезьян и попугаев; все растения употреблялись в пищу: цветы, листья, коренья, трава, но лозунг оставался прежний: «Мы не сдадимся!»

Так минул еще год, и начался четвертый год осады. Сципион остался у власти и, когда весной перешел в наступление, почувствовал, что голод делает свое дело, и силы осажденных падают. Город был погружен в печаль и уныние; всюду раздавались жалобы: и во дворце и в самой бедной хижине. Прежде всех погибли грудные дети, за ними последовали больные, старики и слабые; смертность возрастала, и мертвецов уже не могли, как следует, хоронить. Нужда все росла, и Газдрубал решил просить Сципиона о мире: вся область, пусть вся область отойдет к Риму, только город останется свободным и сохранит свою независимость.

— Сдай мне город, и я тебе заплачу десять талантов,— ответил на это Сципион.

Газдрубал с презрением отверг такое предложение. В городе совершались религиозные процессии, тысячные толпы с зажженными свечами двигались по улицам, торжественно носили статуи богов, все храмы были завешены черным, над входами горели факелы, и молящиеся падали ниц, умоляя богов о помощи — люди были уже бессильны...

Нужно было всем жертвовать для умилостивления грозного и всесильного Мелькарта.

— Карфаген в несчастье! Кровью склоните бога на милость! — раздался страшный клич.

Был брошен жребий, чьи сыновья должны быть принесены в жертву богу огня, и ежедневно стала повторяться страшная церемония. Вокруг, на стенах храма стояли курильницы, наполняя весь храм одуряющим ароматом и окутывая его синеватым дымом, трещал огонь, пожирая кедр и лавр, а внизу на ступенях лестницы, ведшей к трону Мелькарта, полукругом стояли отцы, приносившие в жертву родному городу все, что было самого дорогого. Перед каждым из них стоял закутанный во все черное (чтобы не видеть, что происходило) сын; жрецы в красных плащах пели свои песнопения, верховный жрец провожал одного мальчика за другим наверх, клал его на вытянутые руки Мелькарта, дотрагивался до железной цепи, и жертва исчезала в пламени; трубы гремели, барабаны трещали, жрецы пели, и до слуха благоговейно настроенной толпы не долетало ни единого стона.

А голод становился все сильнее, смертность все усиливалась, сила сопротивления ослабевала, и Сципион наконец проник в пригород.

Утвердившись здесь, римляне бросились на сам город. Защитники его, исхудалые, изголодавшиеся, и тут оказали героическое сопротивление: каждую улицу нужно было брать с боем, каждый дом приходилось осаждать, отвоевывать каждый этаж. Узкие улицы, заключенные между шестиэтажными домами, вели на скалы; копья, камни, посуда летели из окон на наступавших, и тела павших преграждали им путь. Сципион приказал подкапывать дома, чтобы они рушились и под развалинами погребали обитателей. Однако, дело подвигалось слишком медленно. Тогда римляне стали поджигать дома, и город горел целую неделю, потом целую неделю римлянам пришлось расчищать себе путь от руин, чтобы предпринять штурм крепости.