Мэй потянулась и оттолкнулась от трамплина.

— Я попросила Норму повременить с продажей, дать мне хотя бы пару лет. У меня с этим местом духовная связь. — Мэй стала актрисой, обзавелась агентом. Снялась в нескольких рекламных роликах. Снялась в небольших ролях в двух фильмах, один из которых вызвал резонанс. У нее были четкие планы на будущее, о чем она бы первая вам сообщила. — И она согласилась придержать его ненадолго.

Ни у Нормы, ни у Брайт не было детей. Норма сказала, что детство — это то, чего не пожелаешь другому, особенно тому, кого любишь. Полагаю, работа детского онколога укрепила ее в этом мнении.

— Пускай остается Мэй или Кевину, — сказала она мне. — Это твой дом.

— Это не мой дом, — сказал я.

Мы с Нормой разговаривали обо всем на свете: о нашем детстве, о родителях, о наследстве, медицинской школе, образовательном фонде. Норма решила вернуться в Пало-Альто. Ее восстановили на рабочем месте, она уже предупредила людей, много лет снимавших ее дом, что намерена вернуться. Она сказала, что начала понимать, как же соскучилась по своему образу жизни. Как-то вечером, после нескольких бокалов вина, она предложила стать моей сестрой.

— Не как Мэйв, — сказала она. — Никто не заменит Мэйв, но я могу быть твоей второй сестрой от нового брака отца.

— Я и так думал, что ты моя вторая сестра.

Она покачала головой:

— Не вторая — сводная.

Мама осталась в Голландском доме. Сказала, будет кем-то вроде смотрителя — на случай, если еноты решат поселиться в бальной зале. Она убедила Сэнди переехать и поселиться вместе с ней. Сэнди, у которой был бурсит тазобедренного сустава, вечно жаловалась на ступеньки. После смерти Андреа мама снова стала время от времени уезжать. Надолго она больше не отлучалась, но, по ее словам, ей по-прежнему было куда приложить свои силы. Примерно тогда же она начала рассказывать об Индии — или я наконец стал ее слушать. Она сказала, что все, чего она хотела, — это служить бедным, но монахини, которые управляли приютом, всегда одевали ее в чистые сари и отправляли на вечеринки просить милостыню. «Был 1951 год. Британцев не осталось, американцы были в новинку. Я посещала каждую вечеринку, на которую меня приглашали. Оказалось, у меня что-то вроде таланта — убеждать богачей раскошелиться». Этим она до конца жизни и занималась — облегчала ношу богатства тем, у кого оно водилось, и обращала все на пользу бедняков.

Флаффи переехала к дочери в Санта-Барбару, но приезжала в гости — и каждый раз останавливалась в своей старой комнатке над гаражом.

Норма пообещала придержать Голландский дом до тех пор, пока Мэй не добьется поставленной цели; она добилась — четыре картины спустя. И оказалась готова к накатившей на нее волне успеха. Мэй всегда говорила нам, что так оно и будет, но мы все равно были ошеломлены. Она была еще так юна. Нам лишь оставалось держать ахи и охи при себе.