В дальнем углу двора, где липы сливались с живой изгородью, кто-то сидел в деревянном шезлонге и курил. Свет от дома туда не долетал, поэтому единственное, что я мог разглядеть в нагромождении всевозможных теней, — человек в шезлонге и мерцание крошечного оранжевого огонька. Это сестра, сказал я себе. Мэйв не привыкла к вечеринкам. Вот и вышла наружу. Я постоял немного в тишине, как будто, пошевелившись, мог ее спугнуть. Иногда я позволял себе ненадолго поверить в то, что достаточно присмотреться, и можно увидеть ее сидящей в темноте перед Голландским домом. Интересно, что бы она сказала, если бы и правда была здесь?
Женщина в шезлонге покачала головой и вытянула перед собой длинные босые ноги. Иллюзия, как ни странно, не рассеивалась, и я перевел взгляд на звездное небо, чтобы Мэйв осталась на периферии зрения. Она бросила сигарету в траву и поднялась мне навстречу. Еще целую секунду это была она.
— Пап? — сказала Мэй.
— Ты что там, куришь?
Она вышла из темноты, одетая во что-то белое и бесформенное, усыпанное жемчугом. Моя дочь, девочка моя. Она обняла меня за талию, положила голову мне на плечо, пряди черных волос упали ей на лицо.
— Больше не курю, — сказала она. — Только что бросила.
— Вот и умница, — сказал я. — Об этом мы утром поговорим.
Мы стояли в траве и смотрели, как в окнах, подобно мотылькам на свету, порхают молодые люди.
— Господи, как же я люблю этот дом, — сказала она.
— Твой дом.
Она улыбнулась. Ее улыбка была различима даже в темноте.
— Да, — сказала она. — Пойдем к гостям.
Над книгой работали
Над книгой работали
Переводчик
Редактор